Холодное сердце - [32]

Брэн покорно кивнула и оставила в покое болезненный вопрос о чувствах миссис Уитен к ее знатному хозяину. Ее взгляд говорил, что сейчас не время для споров.

Хлою порадовало, что, когда на землю начали спускаться январские сумерки, миссис Уинтерли и другие дамы предпочли остаться в парадных комнатах, а большая часть джентльменов собралась в бильярдной. В такой день им не полагалось развлекаться игрой, но, похоже, их успокаивала мысль, что Виржиния велела бы оставить весь этот вздор и вести себя как ни в чем не бывало. К тому же большинство из них избегали появляться в гостиной и приглушенными голосами обмениваться сплетнями, в чем не могли отказать себе дамы на склоне траурного дня.

Хлоя подумала, что сейчас самое время поставить в маленькую вазу подснежники, которые кто-то успел собрать еще раньше и которыми она до сих пор не имела возможности заняться. Она поставила их вместе с веточками зимоцвета. Садовники всегда старались, чтобы весенние цветы зацветали как можно раньше, потому что они очень радовали Виржинию, напоминая о том, что зима не будет длиться вечно.

Рано или поздно Хлоя должна будет перестать вести себя так, словно Виржиния вот-вот выйдет из соседней комнаты и, встретив одного из садовников с цветами в руках, радостно воскликнет, увидев эту простую роскошь. А потом спросит про старую мать садовника или про то, не пришло ли его жене время родить. Хлоя подумала, что будет жаль менять порядок, установленный Виржинией, и делать потерю еще тяжелее. Поэтому когда в дверях появился безмолвный убитый горем садовник с последним подношением своей хозяйке, она просто кивнула ему в знак благодарности и сказала, что цветы хороши, словно проблеск надежды в середине зимы.

– О боже! Я не заметила вас, милорд. Но, ради бога, почему вы сидите здесь в темноте? – воскликнула она, когда Люк вдруг поднялся из кресла у окна, где часто с книгой сидела Виржиния.

– Наверное, потому, что мне нравится сидеть в темноте, – с кривой усмешкой ответил он, но Хлоя уловила в его голосе страшную усталость и почему-то не смогла заставить себя уйти.

– Сомневаюсь, – сказала она, когда ее глаза привыкли к полумраку, а инстинкт стал подсказывать, что надо поставить вазу и удалиться.

– Вы правы, – хмуро согласился Люк. Он отвернулся в сторону, и Хлоя подумала, что ему не хотелось, чтобы она заметила мелькнувшие в его глазах слезы.

– Я весьма польщена. Желаю вам хорошо провести вечер, милорд.

– Нет, останьтесь, – попросил он. Его голос прозвучал так грубо, словно у него не было сил смягчать его, придавая ему благородную сдержанность.

– Вы знаете, что я не могу, – прошептала Хлоя, опускаясь в кресло, стоявшее рядом с ним, и складывая руки, чтобы не дать им потянуться к нему.

– Сегодня не надо этих «не могу».

– Но я должна, – возразила она, крепче сжимая пальцы, чтобы они не могли погладить его по щеке или растрепать строгую прическу, в которую были уложены его непослушные кудри.

– Виржиния не очень-то любила правила и условности, – заметил Люк. И хотя он не сдвинулся с места, его сдавленный голос говорил о том, как сильно он нуждается в человеческом общении.

– Мне кажется, что, еще будучи молодой женщиной, она исполнилась решимости не оказаться у них в плену.

– Она была настоящим сорванцом. По крайней мере, так всегда говорили ее сестры, пока она не пережила их всех, – сказал Люк с такой гордостью и любовью в голосе, что Хлоя почувствовала, как ее сердце тает.

– Так много людей любили ее за это, что начинаешь сомневаться, можно ли прожить такую долгую и хорошую жизнь, если быть правильным и готовым всех критиковать, как ее сестры. Приезжая сюда, они постоянно фыркали и придирались к ней за то, что она держала нас с Верити в своем доме, не говоря уже о том, что сделала меня своей компаньонкой и экономкой.

Хлоя неловко приподнялась в своем кресле, вспомнив, что Люк отнесся к этому проявлению тетушкиной доброты почти так же отрицательно. Но, возможно, он решил, что сегодня не время демонстрировать хорошую память.

– Я думаю, когда они с Виржилом поженились, Виржиния перестала смущать общество скандальными выходками, присущими ей в девичестве, но вместе с тем решила, что найдет массу других способов противиться его предубеждениям.

– Значит, вы считаете, что я – проявление одного из них?

– Возможно, поначалу я так думал. Но потом я увидел, что вы и ваша дочь для нее что-то гораздо большее, чем способ позлить сестер и кое-кого из соседей-лицемеров. Вы были нужны ей не меньше, чем она вам. Виржиния была бы прекрасной матерью и любящей бабушкой для всех внуков, которых дети могли бы подарить ей.

– Вместо этого она стала прекрасным другом и покровителем для меня и многих других, от кого общество воротило нос, предпочитая делать вид, что их не существует.

– Вы стали для нее не объектом благотворительности, а дорогим другом, если позволите мне эту откровенность, несмотря на то что завтра мы снова станем изображать врагов.

– Я понимаю, и мне жаль, – тихо сказала Хлоя.

Люк улыбнулся в ответ на это непроизвольное извинение, и какое-то время они сидели в тишине, как два товарища, которые понимают друг друга слишком хорошо, чтобы нуждаться в словах.