Холмы, освещенные солнцем - [51]

Об одном этом пространстве, если подумать, сосредоточиться, как будто можно было бы сказать и написать очень многое. Но что тут скажешь-напишешь, если и удастся сосредоточиться? (Тем более, может, совсем и не нужно сосредоточиваться, а напротив, необходимо забыться и рассредоточиться?)

Да и что там, если говорить уже совершенно всерьез, возможно объяснить хотя бы о пространстве моих сновидений, когда не совсем-таки просто ответить на то, почему у меня в реальном пространстве так заметно нарушено, смещено, если хотите, восприятие известных сторон этого как будто бы реального мира?

Ведь вот север: вон там, между спиной и плечом у меня, и соответственно северу — юг, запад, восток, и я это твердо-натвердо знаю, неоднократно устанавливал с помощью соответствующего прибора, но спроси у меня врасплох, невзначай, где юг, где север, и я, если не успею сообразить и опомниться, ткну прямо перед собой, перед окном своим, а север — прямо между лопаток, а запад-восток — по фронту зданий канала. И это с каким-то бессознательным и косным упорством: живу, мол, так — фасадом строго на юг, а тылом на север, и баста: там — юг, там — север, там — запад-восток…

А тут, как-то сосредоточась, — истолковать пространство моих сновидений! То пространство, в котором я неоднократно и чудодейственно, не разбиваясь, падал и в котором, увы, что-то давно уже не летал, как летал когда-то, с почти невообразимой свободой и легкостью, с легкостью какой-то там невесомой пушинки или второстепенного перышка, подхваченного мощным, но бережным воздушным течением, летал на высоте головокружительной, по желанию медленно или быстро снижаясь и, если необходимо, беззвучно паря над спящим и странным городом, над устьем, заливом, над тем и совершенно не тем городом, устьем, заливом…

Так что ничего не будем толковать о пространстве, о предстающем в сновидениях пространстве, тем более, что к нему-то уж совершенно никак не относится то самое — и как-почему-и-откуда, и что-это-к-этому-и-это-к-тому.

Ничего не будем говорить и о каких-то мелких и совсем незначительных станциях и железнодорожных разъездах в горных долинах ли, или на низменных, прибрежных равнинах, на которых с кем-то должен обязательно встретиться или, наоборот, кого-то ни в коем случае не потерять, потому что, коль потерять, то уже насовсем потерять; или на которых — на станциях — необходимо обязательно погрузиться и сесть в какие-то кратко стоящие или проходящие скоро, переполненные и наспех составленные из разнокалиберных и странных вагонов составы.

Можно было б, конечно, уж и подавно не поминать вовсе о тех самых ящерах и пресмыкающихся, коль бы они порой так настойчиво не преследовали вас, холодеющего в кошмарном ужасе, порой даже прыгая вам на грудь.

Можно было б, конечно, тем более вовсе не упоминать о совершенно уж будничных и в бодрствующем состоянии довольно сильно любимых вами котах, лошадях, с которыми вы во сне — так тоже бывает — в каком-то лютом неистовстве, изнемогая в бесконечно длящихся схватках, с пересыхающей и горькой гортанью, бьетесь насмерть, как говорится, царапаясь и как будто рыча не хуже того самого кота, например, или той же лягающей и грызущей вас лошади.

Но обратимся же, минуя все эти ярые битвы со зверьми и животными, ископаемыми и не ископаемыми, минуя все эти железнодорожные станции, пожары и пароходы, к той самой воде, к воде в сновидениях.

Конечно, говоря все время о воде в сновидениях, я имею в виду воду, так сказать, не саму по себе, то есть не химическое и аморфное вещество без границ, без каких-либо концов и начал. Иначе, представив ее в сновидениях, пришлось бы тут же представить себя с головой погруженным в водяную стихию. Но в этом случае я убежден, что даже и в сновидениях вы бы начали тут же захлебываться и задыхаться.

Хотя, пожалуй, именно долгое время преследовавший меня в сновидениях страх быть с головой погруженным в водяную стихию и заставил меня говорить здесь, на этих страницах, о воде в сновидениях.

Но разговор в данном случае пойдет и не о тех уже вам известных заливах и устьях, что простираются у вас за спиною, и не о тех, что нерасторжимо связаны с воздушным пространством иных сновидений. Разговор далее пойдет и не о тех, хотя и странных довольно, но, по всей вероятности, уже совершенно незначительных случаях, когда вы, стоя по щиколотку в чистой (представить только!) и журчащей (беззвучно!) воде, на повороте как будто бы родного канала, то и дело склоняясь и тут же легко выпрямляясь, не сходя почти с места, вылавливаете все новых и новых, легко дающихся в руки, крупных, увесистых, разноцветно и ярко оперенных рыб, для того чтоб затем рассеянно и отрешенно, разглядев их в ярком солнечном блеске, тут же пустить их обратно; или когда вы, опять же по колено или по щиколотку в воде какой-то неглубокой, но стремительной речки, часто, но плавно поворачивающей то туда, то сюда, идете себе и идете с легким, веселящимся сердцем вниз по течению, неизвестно откуда и неизвестно куда, а на берегах той реки растет ежевика…

Нет, разговор пойдет о более солидных скоплениях воды и об иных состояниях вашего сердца. Разговор пойдет о тех, как ни странно — потому что откуда бы взяться подобным в непосредственной близости, — о тех массах воды, что расположены по отношению к вам скорее фронтально — лицом к лицу вашему.