Холмы, освещенные солнцем - [24]

Григорий и Иван едут провожать Инну. В лагере остается Борис. Ему тоскливо и тревожно, ему кажется, что сегодня, сейчас он расстанется со всеми, и уже навсегда. Возбуждены, взволнованы Григорий с Иваном. Григорий старается казаться веселым, но это плохо удается ему, и на лице у него растерянность.

С утра суетится, нервничает Инна. Глаза у нее заплаканы. Она то смеется, то опять плачет, наблюдая, как снимают ее палатку, как стягивают ремнями чемодан. Она без толку забегает то в одну, то в другую палатку, ищет что-то, потом вдруг садится на ящик и, думая, что ее не видят, плачет тихонько, утирая слезы.

Но вот уже упакован чемодан, снята палатка. Лицо Инны напудрено и подкрашено. В красивом платье и в туфлях она опять городская жительница. Только темны от загара ее руки и ноги да слишком выгорели волосы.

Все готово, и нужно садиться в машину, но Инна медлит, потом, решившись, подходит к Борису, обнимает его за шею и целует мокрыми губами. Борис крепко жмет Инне руку, и у него тоже щиплет в глазах, а она торопливо, так, чтобы не слышал никто, кроме Бориса, говорит ему, чтобы он простил ее, старую дуру, что он ведь лучше всех знает, как она относится к нему. И опять слезы текут у нее из глаз.

— Найди в жизни хорошую девушку и люби ее, — говорит Инна. — Слышишь, Борис? Настоящей тебе любви. Прощай.

Инна лезет в машину. А Борис стоит растерянный, чувствуя на себе удивленный и ревнивый взгляд Григория. И Борису жалко Инну, и что-то горькое и в то же время хорошее и теплое к ней и к этим парням заполняет его.

Но вот уже в машине Иван, и Григорий уже на своем хозяйском месте рядом с шофером. Машина трогается и, осторожно огибая палатку, выезжает на склон. Борис видит прижавшееся к узкому заднему окошечку лицо Инны и машет ей рукой…

Борис один в лагере. Он старается заняться каким-нибудь делом. Время тянется медленно.

К пяти часам с запада поднимается ветер. В той стороне застоявшаяся глухая дымка растет над горизонтом, медленно заполняя небо. Заслоняется солнце. По небу одна за другой ползут мрачные тучи. Будто торопясь на землю, неожиданно появляется и ныряет в разрыве самолет. Солнце садится. Края сине-черных туч окрашиваются дымно-красным и оранжевым. В небе готовится что-то величественное и грозное.

Борис стоит на холме и, запрокинув голову, следит за ходом туч в небе. Воздух становится прохладным и прозрачным, видно далеко и четко. Ветер усиливается. Палатки трепещут под его порывами, то надуваясь, как паруса, то опадая. Где-то гремит гром, но дождя еще нет.

Темнеет быстро, и тучи на небе сливаются в черную дымящуюся массу. Потом темнота окутывает холм.

Растревоженному отъездом Инны и непривычным одиночеством Борису не по себе среди пустых палаток, в темноте, в надвигающуюся грозу. Тревога и неясный страх холодом копошатся в животе, подбираются к сердцу. Он бодрится, стыдит себя, бродит в темноте между палаток, крепит их, прочно шнурует входы и почему-то бормочет все одну и ту же строчку: «Ветер по морю гуляет, ветер по морю гуляет…» Потом залезает к себе в палатку, зажигает свечу. Ветер сильными порывами ударяет в полотно, пробивается внутрь, колеблет пламя… «Будет дело, будет дело», — бормочет он, раздеваясь. Он гасит свечу, и ему удается быстро заснуть.

…Громовой треск будит его среди ночи. Вокруг бушует, ревет, неистовствует. В первый момент он не может понять, где он. Потом приходит в себя, к нему возвращаются тревога и страх. Ему кажется, что сорвало палатки. Он резко садится на матрасе и торопливо, ощупью одевается.

Дождь и ветер неистово хлещут, пробиваясь сквозь материю мельчайшей водяной пылью. Низ матраса в воде, вода бурлит и булькает вокруг палатки, хлюпает под ногами.

Он укутывает альбом, этюды в плащ, прячет их в чемодан, достает фонарик и лезет наружу. Лицо его сразу становится мокрым от тяжелых струй дождя. Кажется, воздуха вокруг меньше, чем косо падающей воды. Холм, как маленькая планета, несется в урагане, в свистящей, воющей темноте. Потом вдруг замирает на мгновение. Тучи, палатки, черный лес внизу озаряются молнией. Отчаянным зигзагом она врезается где-то за холмом. И опять холм несется в кромешной темноте, и над самой головой Бориса, торжествуя, разражается гром, с треском и грохотом, будто рикошетом прыгает по небу огромный камень.

Легкие Бориса забиты ветром, воздух распирает ему грудь, он захлебывается им. И азарт стремительного движения захватывает его, жуткий, противный страх уходит, и остается только восторг, и нервное напряжение, и желание бороться и слиться с этим неистовым ветром.

Пробиваясь сквозь дождь, луч фонарика обшаривает палатки: палатка Ивана завалилась. Григория — стоит прочно, у хозяйственной — вырвало угловое крепление, угол ее то западает, то рвется и хлещет, как оборвавшийся парус. Борис ловит мечущийся кол и пытается вдавить его в землю, но земля раскисла и выворачивается кусками. На глазах Бориса ветер вырывает еще один кол, и, увлекаемая стояком, палатка заваливается, что-то руша и разбивая внутри.

С трудом найден топор. Борис пробирается к рабочей палатке. Нужно укрепить се. Там его холсты, там планшеты, там чертежи и находки.