Хочу, чтобы ты меня любила - [7]
В панике она чуть не позвонила в полицию. Но так рано они бы ничего не сделали; ее попросили бы перезвонить через день-два. Виня она тоже оповещать не стала, потому что не хотела услышать его «Я же тебе говорил!». Тогда ее захлестнула волна горького сожаления; она винила себя в том, что была так эгоистична. Но за годы работы библиотекаршей она привыкла спокойно и трезво подходить к решению любой проблемы и вернулась в автомобиль с твердым намерением найти профессора. Опустив стекла с обеих сторон, она сначала объехала свой квартал, а потом двинулась дальше кругами, все увеличивая их радиус. В ближнем парке, где они с профессором часто гуляли, никого не было, если не считать белок, которые гонялись друг за дружкой в ветвях дуба. На тротуарах она не видела ни прохожих, ни бегунов; только на углу стоял чахлый человечек в клетчатой рубашке и замызганной бейсбольной кепке. Он продавал розы в пластиковых ведерках и апельсины в ящиках. Когда она назвала его мистером Эстебаном, глаза у него расширились; когда она спросила, не проходил ли здесь профессор, он виновато улыбнулся и сказал: No hablo inglés. Le siento[1].
Пустившись обратно по тому же маршруту, она заново прочесала все улицы, переулки и тупики. Она высовывалась из окошка и звала профессора по имени — сначала негромко, чтобы не привлекать лишнего внимания, а потом во весь голос. «Ань Кхань! — кричала она. — Ань Кхань!» Несколько занавесок в окнах шевельнулись, а из нескольких проезжавших мимо машин на нее глянули с любопытством, но профессор так и не выскочил из-за чьей-нибудь живой изгороди и не вышел из чужой двери.
Она вернулась домой, только когда стемнело. Едва переступив порог, она почуяла запах газа. Чайник стоял на плите, но конфорка под ним не горела. Она ринулась бегом. Выключив газ, заметила, что стеклянные двери в патио, которые она закрывала перед уходом, слегка приоткрыты. В столе на кухне лежал длинный увесистый фонарь, и тяжесть алюминиевого цилиндра в руке подействовала на нее успокаивающе. Но, осторожно приблизившись к дверям и включив лампы в патио и садике, она увидела лишь свои плодовые деревья и красный блеск чилийских перцев.
Из открытой двери кабинета в коридор струился свет. Тихонько подкравшись туда и заглянув за косяк, она увидела профессора. Он стоял спиной к ней и лицом к полке, где она держала свои журналы и книги, которые он дарил ей в течение многих лет, а у его ног была ее коробка с путеводителями. Профессор опустился на колени, взял из коробки книгу и поднялся, чтобы поставить ее на полку. Затем повторил те же движения. Книги перекочевывали наверх одна за другой. «Загадки Таити и Французской Полинезии». «Гавайи» Фроммера. «Карибы — в погоне за чудесами». Над каждой книгой он бормотал что-то невнятное, словно силился прочесть названия на корешках. «Самое важное о греческих островах». «Иерусалим и Святая земля». «Культуры народов мира: Япония». «По романтическим уголкам Италии»… Он прикасался к обложке каждой книги очень бережно, с огромной нежностью, и она поняла, как понимала уже не раз, что главной любовью его жизни была не она.
Поставив последнюю книгу, профессор обернулся. При виде жены на его лице появилось то же самое выражение, что и сорок лет назад при их первой встрече, когда она вошла в гостиную отцовского дома и увидела его, нервно моргающего, бледного от волнения. «Кто ты?» — воскликнул он и поднял руку, точно заслоняясь от удара. Сердце у нее колотилось, дышать было тяжело. Сглотнув, она почувствовала, как пересохло во рту, но ладони при этом слегка взмокли. Она вдруг осознала, что это в точности те же ощущения, какие возникли у нее в тот первый раз при виде незнакомца в белом полотняном костюме, морщинистом из-за высокой влажности, с соломенной шляпой, зажатой локтем.
— Да это же я, — сказала она. — Иен.
— Ох. — Профессор опустил руку. Потом грузно осел в кресло, и она увидела, что его туфли облеплены глиной. Пока она шла по ковру к книжной полке, он провожал ее взглядом исподлобья, и вид у него был совсем измученный. Она собиралась взять «Укромные улочки Парижа», чтобы почитать на ночь, но когда он закрыл глаза и бессильно откинулся на спинку кресла, стало ясно, что он уже никуда не поедет. Так же, как и она. Отказавшись от своего первоначального замысла, она поняла, что ее не привлекают ни пособия по самосовершенствованию, ни практические руководства. Потом заметила гладкий тоненький корешок так ни разу и не раскрытого сборника рассказов.
Короткий рассказик, решила она, длиннее ничего и не надо.
Опустившись около него на ковер, она обнаружила, что сидит рядом с картиной. Она повернулась спиной к женщине с двумя глазами на одной стороне лица и пообещала себе, что завтра обязательно отдаст ее в мастерскую сменить раму. Открывая книгу, она чувствовала, как эта женщина заглядывает ей через плечо и читает ее имя, выведенное четким почерком профессора прямо под именем автора. Она задумалась: что она знает о любви? Наверное, немного, но достаточно, чтобы понимать: то, что она сделает для него сегодня, она сделает и завтра, и послезавтра, и на следующий день. Она будет читать ему вслух с первой строки. Будет читать спокойно и неторопливо, до самого конца. Будет читать так, словно важна каждая буква, страницу за страницей и фразу за фразой.
