Хочешь не хочешь - [2]

— А что ты ему сказал?

— Ничего особенного—я сказал ему «кисонька».

— Понятно, — сказал человек.

— Да, — подтвердил Толя. — Больше я ему ничего не говорил, а он с тех пор все время за мной бегает, конечно, когда мы его отпускаем на землю. Мы думаем: а вдруг он узнает свой дом и вернется туда, но нет — он не хочет. Он только за мной бегает.

— Это правда, — сказала Ира. — Он правду говорит, я сама видела — бегает…

— Понятно, — сказал человек и внимательно посмотрел на Толю.

Толя осторожно улыбнулся.

Ему показалось, что этот человек, возможно, им поможет, и в то же время боялся долго молчать, а то и он, как все до него, возьмет и уйдет.

И Толя заговорил. Он говорил что попало — лишь бы не молчать.

— Вы знаете… я не знаю. Нет, я хотел сказать, что я знаю животных и все равно не могу понять… Вот скажите, пожалуйста, как вы думаете: почему он за мной бегает?

— А сам ты не догадываешься?

— Нет, — сказал Толя как можно убедительнее, — никак не могу догадаться, почему?

Человек нахмурился. Посмотрел на Толю, на Иру и опять на Толю. Улыбнулся, погрозил Толе пальцем и вдруг… взял котенка, быстрым движением запихнул его во внутренний карман пиджака и сказал:

— Ладно!

Сначала они не поверили.

А когда поверили, то не пошли, а помчались домой, хотя оба очень были усталые.

Дома, конечно, им обоим влетело — влетело за опоздание, но ни одна из мам про котенка до сих пор ничего не знает. Ира и Толя решили смолчать. Не хватало еще, чтобы тебя дополнительно ругали за то, что уже кончилось, и кончилось так хорошо!

УДАЧЛИВЫЙ ВОРОБЕЙ

Когда из гнезда вываливается птенец, виноват в этом обычно бывает он сам: слишком рано начал вертеться. Но если, падая, он не свернул себе шею, а потом не был замечен кошкой, — значит, жизнь его началась с больших удач.

Такой удачливый воробей и выпал из гнезда на школьный двор и стал причиной многих неожиданных событий.

Ни шеи, ни крыла птенец себе не сломал — он упал в шапку, лежавшую под стеной. А шапка лежала под стеной потому, что хозяин ее в это время играл в футбол... а кошка не успела заметить птенца потому, что в это время мимо проходили девочки.

— Почему у него нет хвоста? — спросила одна.

— Его нельзя оставить тут, — сказала другая. Это была Ира. Она наклонилась над птенцом, и тот сразу разинул клюв.

— Давай возьмем его с собой, — сказала Ира.

Первая девочка пожала плечами и ушла.

Ира принесла птенца домой.

Ирина мама не слишком обрадовалась этому. Скажем прямо — совсем не обрадовалась.

— Конечно, — сказала она, — ты права, такого маленького нельзя было оставить одного, но...

Сказав «но», Ирина мама задумчиво и грустно обвела взглядом небольшую чистую комнату и спросила:

— Но что теперь будет с нашими книгами?

— А что с ними может быть — воробьи бумагу не едят!

— Не притворяйся, пожалуйста!

Ира рассмеялась, потом очень серьезно сказала:

— Когда он научится летать, я его сразу выпущу.

Пока птенец жил в глубокой коробке из-под торта, в доме было тихо и чисто: Ира вдруг сделалась внимательной и терпеливой; правда, мама не могла понять — куда все девается, когда Ира садится за уроки?

Однажды этот как-то слишком быстро выросший воробей, все еще без хвоста, но уже весь в пуху и перьях, вспорхнул на край коробки из-под торта, вызывающе крикнул «чив!» и тут же ринулся в полет. При этом его совершенно не интересовало, куда он летит и что может встретиться на пути. Так он разбил два стакана и одно блюдце, а сам очутился на полу.

Ира вернула его на место, но первый полет ничему птенца не научил. Он тут же полетел в другом направлении. На этот раз четыреста граммов постного масла побежало с подоконника по стене на пол.

Ни звон разбитых стаканов, ни шум опрокинутой бутылки никакого впечатления на птенца не произвели.

В панике была Ирина мама. Она лихорадочно убирала все, что льется, бьется и падает. Она так и сказала, что нет ничего опаснее в доме, чем воробей, который учится летать!

А ему что? Ему — ничего! Нашкодит, притихнет на минутку, опасливо повертит большой головой и снова подает голос.

Между прочим, одним-единственным «чив» птенец умел и спросить, и потребовать, и выругаться. Ира очень хорошо понимала его.

С этих пор в доме началась другая жизнь. Было много смеха.

Бывали и слезы. Но самое плохое — выспаться было нельзя.

Покинув однажды картонное гнездо, птенец больше туда не вернулся. Теперь он засыпал где хотел: на шкафу, на крышке чайника, на книжной полке.

Вставал он, ясное дело, «с птицами». Пока потягивался, пока зевал, люди могли еще спать, но потом он задавал себе вопрос: «Чив-чив?» — и немедленно сам себе отвечал таким же в точности «чив-чивом».

С каждым днем голос у птенца становился громче, крылья уверенней, а сам он — нахальнее. Если люди не просыпались от его болтовни, он их будил. Он начинал летать над кроватями.

В конце концов садился кому-нибудь на голову. Ира потом засыпала на уроках, а ее мама — на работе. И конечно, за это и за все другие безобразия, которые он творил, доставалось Ире: будто это она летала над кроватями и не давала выспаться, будто она скакала чернильными лапками по белому покрывалу, будто она смахнула бюстик Пушкина с этажерки, — невозможно перечислить всего, за что ей доставалось.