Хлебопашец - [32]

Теперь он, овладев причиной, имел право сказать гордо: действовать на земле можно наверняка! Но лишь тогда ты станешь хозяином положения, когда научишься понимать действия естественных сил на урожай.

...По вечерам, когда деревня отходила ко сну и погружалась в темноту ночи, огонек светился лишь в одном оконце. В избе, осевшей чуть набок, человек, овладевший грамотой «самоуком», постигал труды корифеев отечественной науки. Перед ним лежали сочинения Тимирязева, Менделеева, Мичурина, Костычева.

Каждый месяц в эту избу почтальон приносил множество агрономических журналов, и вряд ли кто из подписчиков прочитывал их внимательнее этого человека. Он искал в них знания и пути для новых поисков. Попадались в журналах и статьи знаменитого в те годы Вильямса, однако взгляды этого ученого вызывали в нем несогласие, и он надолго отложит труды его, о чем сильно пожалеет позже.

8

Егор Коротовских, один из первых кружковцев, в поисках Терентия Семеновича объездив чуть не все поля, а встретил его лишь в сумерки, когда тот домой шагал.

— Беда, Терентий Семенович, забрали у нас нашу пшеничку. Приехал уполномоченный из района, увидал ее в амбаре и велел на подводы сгрузить — в счет хлебопоставок.

Мальцев не поверил, к амбару побежал. Пустой...

В нем хранили ту самую пшеницу, которую из Ленинграда прислали. Она уже около ста гектаров занимала. Ее и молотили и веяли отдельно, а потом и засыпали в отдельный амбар — на семена, на дальнейшее размножение.

— Давно увезли? — едва вымолвил Мальцев.

— Да часа четыре, как подводы ушли, так что уже к Шадринску подъезжают, должно быть.

До Шадринска неблизко, больше двадцати километров...

Там, на подводах, та пшеничка, которую он лелеял столько лет, размножая из считанных зернышек. Семена нового сорта, надежда его и гордость; вот пройдет еще два года — и колхоз не только свои поля засеет, но и другим хозяйствам продавать будет! Это значит, страна станет получать дополнительно не одну тысячу пудов хлеба!

Когда он добежал до Шадринска (больше двадцати километров!) и проник на территорию приемного пункта — вход в него охранялся, — колхозники уже разгружали последние подводы. Куда? Нет, не в общую кучу, а в свободный сусек. Вздохнул с облегчением Мальцев: не перемешана его пшеничка с другим зерном, чего он больше всего боялся. И от одного этого испытал такую радость, такое облегчение, что сел и тихо заплакал. Сейчас он был самым счастливым человеком на земле.

Тут лежало около четырех тысяч пудов пшеницы, на размножение которой этот заплакавший от счастья человек, имевший поначалу всего пригоршню зерна, потратил шесть лет жизни. Этой пшеничке суждено будет занять в Зауралье тысячи гектаров зернового клина и кормить народ в самую тяжкую годину, когда грянет война.

Однако радость опять сменилась беспокойством: надо что-то делать, чтобы выручить пшеничку, чтобы не перемешали ее, не отправили на мельницу.

Оставил он на охрану своих колхозников, а сам в райком побежал.

Была уже глубокая ночь, в такую пору никого, конечно, на работе не бывает, но Мальцев осознал это лишь когда райкомовский сторож, потревоженный стуком в дверь, обругал его, «глупого мужика». Вот беда! И до утра ждать никак нельзя, могут выдворить колхозников со склада, а уж тогда-то, без присмотра, случится непоправимое. Выложил Мальцев тревогу свою сторожу: две головы получше одной. Тот подумал, покряхтел да и указал домашний адрес секретаря райкома: мол, беги к нему — заругается не заругается, а все лучше, чем сидеть тут.

В полночь отыскал Мальцев квартиру секретаря райкома. Неловко, да что поделаешь — начал тихо постукивать в дверь, громко не решался. Постукивал и прислушивался, не идет ли кто открывать. Кажись, идет кто-то...

Выслушал его секретарь — спасибо ему, доброму и заботному человеку,— оделся тут же, и они двинулись по спящему городу на элеватор.

— Пожалуй, без документов не вернуть нам зерно,— объяснял ситуацию секретарь. — Что на элеваторе, то уже государственное. Так что надо сначала позаботиться, чтобы сохранили его, никуда не отправили и ни с каким зерном не перемешали, а уж потом и думать будем, как колхозу вернуть.

— Ладно, пусть так. А как быть дальше — утром покумекаем...

Всю ночь пересыпали колхозники свою пшеничку в отдельный угол, надежно отгородили ее щитами и только тогда поехали домой. На дворе уже занималось утро.

А Мальцев опять в райком побежал. Однако сколько там ни думали, кому только ни звонили и какие ни приходили на ум хитрости, а всякий раз одно и то же получалось: вернуть колхозу оприходованное зерно элеватор не может, нужно специальное распоряжение области.

— Значит, надо кому-то в Свердловск ехать,— посоветовал секретарь, перебрав все возможные пути решения проблемы.

Вот ведь как бывает. Заварил кашу рядовой уполномоченный, а чтобы расхлебать ее теперь, надо в областные организации за помощью обращаться.

В тот же день Мальцев с письмом отправился в Свердловск, в Уральский облисполком. Он не мог доверить заботу о семенах никому другому. Да, признаться, никто другой и не пытался взять на себя эти канительные хлопоты, никто не чувствовал такого беспокойства и такой неотступной готовности достичь цели. Так что если бы кто и поехал, то наверняка вернулся бы ни с чем. Ну кто бы стал, получив отказ в одном кабинете, стучаться в другой, и в третий, и в четвертый?