Помню безмятежную увлеченность и веселую одержимость спортсменов, помню подбадривающие крики какой-то расплывшейся старухи: «Адольф! — кричала она. — Адольф!» — и бутылку пива, которую невеста передавала через барьер своему жениху. На таких соревнованиях в ясный солнечный день забываешь о жаре, да и обо всем остальном. Берт надеялся, что Кронерт уже не вспомнит о своем приглашении и не заставит его участвовать в чемпионате; у него, видимо, отлегло от сердца. Берт решил, что опасность миновала, поскольку состязания в технических видах спорта уже подходили к концу. Толкание ядра, метание копья и диска уже закончились. Но вот перед нами возник Кронерт и повторил свое приглашение:
— Ну, а теперь покажи, мальчик, на что способны наши гости.
Берт отрицательно покачал головой.
— Все уже закончилось, — сказал он.
Но Кронерт торжественно заявил, что самое главное впереди: через несколько минут состоится забег на пять тысяч метров, «забег имени Катценштейна», поскольку спортивное общество портовиков всегда славилось своими бегунами и «наш знаменитый Катценштейн» тому лучшее доказательство. В молчании Берта я почувствовал укор. Я знал, что в эту минуту он в душе проклинает меня, поскольку я затащил его на этот стадион. Бегал ли Берт когда-нибудь — спросил Кронерт, и я ответил за Берта:
— Только при отступлении. И еще он бежал из лагеря.
— Отличная школа, — пропыхтел Кронерт, — лучшей тренировки и не надо.
Он повел Берта в раздевалку.
Старт. Берт стоял на старте вместе с десятком других бегунов. Кронерт достал ему спортивный костюм, ботинки на триконах и даже красную резинку, которой он повязал длинные волосы Берта, чтобы они не падали ему на лицо. Рядом с Бертом стоял Хорст Мевиус, рослый кудрявый юноша с очень серьезным лицом; Хорст, корабельный маляр, был фаворитом в этом виде бега.
— Победит Хорст, это уж точно, — сказала Tea, потому что Хорст считался продолжателем традиций знаменитого Катценштейна.
В спортивном обществе портовиков любили рослого Хорста, я заметил это сразу же после старта: почти все скандировали его имя, и фаворит немедленно взял энергичный темп. Да, он был намного сильнее своих соперников, но от одного из них он никак не мог оторваться: Берт бежал за ним по пятам. Восемь кругов лидировал Хорст, определяя темп, потом вперед вышел Берт. С силой отталкивая ноги от земли, слегка наклонившись вперед, он обогнал Мевиуса, у которого на лице появилось выражение тоскливого изумления и растерянности; после восьми кругов его соперник нашел в себе силы сделать рывок на дистанции, а его, Хорста, оставил позади, как придорожный камень, словно загиптонизировал своим горячим дыханием.
Зрители замолкли, они недоумевали, озадаченные тем, что Берт не замедляет темпа; догнав и перегнав последних бегунов, он снова сделал рывок, казалось, все в нем клокочет от ярости. Да, этот бег был местью, местью Кронерту и мне, заставивших его участвовать в состязании. Берт не желал сбавлять скорости, он хотел показать всем на что способен. Зрители давно уже перестали скандировать имя Хорста: чужой идол появился на беговой дорожке, чужой чемпион, который убедительно победил того, в кого они прежде верили; оставил его далеко позади и тем самым развенчал. Да, Берт сверг их любимца, поколебал в них уверенность в прежних симпатиях.
Берт победил с опережением больше чем в двести метров. Он пересек финишную черту на двести метров впереди Хорста. Как они таращили глаза, осматривали его, спрашивали, кто он! Столпились вокруг него, разглядывали его ноги, грудную клетку, лицо. Их недоверие, их взволнованные аплодисменты, когда Хорст, побледнев, добежал наконец до финиша и первым поздравил Берта.
— Он великолепно бежал, ваш друг, — сказала Tea.
Секундометристы — я помню, как они собрались все вместе и, держа свои секундомеры, недоверчиво сравнивали засеченное каждым из них время, — секундометристы посовещались и определили среднее время, потом подошли к Берту, торжественно подошли к нему, и один из них протянул Берту часы и показал время.
— Лучшего бегуна, чем ваш друг, я не знаю, — сказала Tea, — он заслужил приз.
Но они не дали ему приза. Берт не получил его потому, что в уставе общества не была предусмотрена возможность награждения призами гостей. Хорст унес домой бронзовую фигурку бегуна.
Я помню, как началось чествование победителей: толстяк Кронерт держал под мышкой почетные грамоты и призы, его рыхлое лицо сияло от восторга, а потом вдруг солнце скрылось за тучей, поднялся ветер и полил дождь. Он хлынул потоком, крупные капли хлестали по толевой крыше раздевалки, куда мы примчались, промокнув до нитки, и где ждали парома. Берт стоял рядом со мной в тесном коридоре, наполненном теплыми испарениями человеческих тел. Дыхание его стало ровным. Усталость после бега уже прошла. Я не поздравил его, боясь, что он не примет моих поздравлений. Мы стояли тесно прижавшись друг к другу, но я так и не решился посмотреть ему в глаза. Рука его, которая легла мне на плечо, спустилась до металлического протеза, испуганно отпрянула, а потом осторожно скользнула по моей здоровой руке и коснулась ладони. Берт тихо разнял мои пальцы, сжал их и сказал: