Хлеб на каждый день - [4]

Старуха, напугавшая его в булочной — «Довесочек подайте, люди добрые», — осталась в том времени, или оно само вернулось к ней и накрыло, загородило белый свет…

В своем кабинете Полуянов появился в это утро минута в минуту, чем вызвал недовольство начальника кондитерского цеха Филимонова. Тот привык заходить к директору до начала рабочего дня и сейчас стоял в приемной разочарованный и скучный. Полуянов, увидев его, сник; теперь разговоров минут на сорок: «Федор Прокопьевич, вы им объясните, кто дает план, пусть они в соответствии с этим и относятся к нашему цеху». Надо сразу брать быка за рога.

— Сегодня у вас что ко мне? — спросил он на ходу, открывая дверь кабинета.

Бело-розовый, похожий на свою продукцию, Евгений Юрьевич Филимонов не любил спешки. Как всякий отличник, он нуждался в почтительном внимании. Русый венчик волос огибал его белую шапочку, розовое лицо излучало покой, а крупный узел черного галстука в вырезе белого халата был похож на мишень без единой пулевой отметины.

Самосознание Филимонова подскакивало к самому высокому градусу в летние месяцы, когда выход хлебных изделий в связи с падающим на них спросом понижался. Общий план по реализации и валу выполняли благодаря кондитерскому цеху, не говоря уже о плане в оптовых ценах. Случалось, что в день зарплаты Филимонов спрашивал у кого-нибудь из соседнего цеха:

— Имеем премию? Не заслужили, но получили?

На что ему дрожжевар тетя Вера однажды ответила:

— У тебя, что ли, не заслужили, пузырь?

Над Филимоновым, конечно, можно было бы подтрунивать, если бы он действительно не являлся палочкой-выручалочкой со своей воздушной кремово-сахарной продукцией. Полуянов знал подлинную цену Филимонову, уважал его мастерство, напористость в деле, редкостное умение ладить с людьми. Но, как всякий подуставший от огромного количества самых разных забот руководитель, Федор Прокопьевич болезненно относился к капризам своего отличника, приходил в ярость от его мелочности и надоедливости. Бывало даже, что у него сразу портилось настроение, когда на фоне какого-нибудь производственного затора перед ним возникала благополучная фигура Филимонова.

И в это утро, когда первое кольцо в хлебопекарном цехе, простоявшее четыре дня на планово-предупредительном ремонте, не вступило в строй из-за непредвиденного обстоятельства — поломки сварочного аппарата, раннее появление Филимонова было как знак, как предвестие, что денек не обещает ничего хорошего.

— Я насчет ореходробильного аппарата, — сказал Филимонов, обнажив свои красивые, крепкие зубы. — И вообще, Федор Прокопьевич, если нуждаетесь, могу дать совет: шесть сортов в сухарном — это мистика. Надо начинать с двух.

— У вас же простаивал этот ореходробильный аппарат. — Полуянов пропустил мимо ушей совет кондитера. — Вы ведь работали на старом. Ну и продолжайте.

— А пойдет торт «Подарочный»? Тогда что? Они же к тому времени наш аппарат доконают.

— «Мы», «они». Одно дело делаем, Евгений Юрьевич.

— Сам заберу, если не дадите указания, — пригрозил Филимонов.

Директор промолчал, уткнулся во вчерашнюю сводку сухарного цеха. Зазвонил телефон, Филимонов опустился на стул в самом конце длинного стола, приставленного к директорскому.

Бесшумно и робко, как гостья, как чужая, а не третий после директора и главного инженера человек на комбинате, вошла в кабинет начальник лаборатории Анечка, Анна Антоновна Залесская. Худенькая, легкая, с глазами, в которых постоянно жил вопрос, не скорбный, а скорее веселый — куда это вас всех несет и меня вместе с вами? — она опустилась в кресло рядом с письменным столом, положила на полированную поверхность металлическую рамку, потом стала выгружать из карманов сухари, скрюченные, подгоревшие. Федор Прокопьевич с телефонной трубкой, прижатой к уху, ждал, когда на другом конце провода позовут начальника планового отдела, но Филимонов и Залесская наверняка думали, что он кого-то терпеливо слушает.

Бросив взгляд на сухари и рамку, Федор Прокопьевич больше на них не смотрел. К чему эти наглядные пособия по браку? Пожалела бы Филимонова, лопнуть ведь может от удовольствия. Принесла бы уж лучше из этого злополучного цеха ореходробильный аппарат, по которому он страдает, все какая-нибудь была бы польза.

— Анна Антоновна, — сказал, не отнимая трубку от уха, — рамка тяжелая, сухари я с утра не ем, зачем вы принесли все это?

Филимонов хрюкнул и тут же прикрыл ладонью рот, удерживая смех. Вопрос в Анечкиных глазах исчез, появилась обида.

Как же это он забыл? Забыл, что ей двадцать три года и что на самостоятельной работе она всего полгода. Выбило из колеи кольцо, которое должно было уже в семь утра работать, но, видимо, и сейчас еще простаивает. Ждут его негодования. «Вот появится Полуянов, тогда вы все забегаете». Он не забыл эту случайно подслушанную фразу. А вот чем можно привести в сознание Филимонова, забыл. От этого и с Анечкой обошелся непозволительно строго. Шутничок: «Сухари я с утра не ем…»

— Евгений Юрьевич, вы еще здесь? Я вас не задерживаю.

Обижается, в душе негодует, но двенадцать армейских лет, из них почти десять ротным старшиной, остались в крови. Вскочил, розовые щечки набрали пунцовость, но дверь прикрыл за собой без стука. Надо сказать начальнику сухарного цеха Доле, чтобы вернул ореходробилку. Все равно ведь, пока не вернется она обратно в свой родной цех, Филимонов не успокоится.