Хизер превыше всего - [15]

Зато на тротуарах Бобби нервничал. Его поражало, что столько людей проходят друг мимо друга, не вступая даже в секундный зрительный контакт. Это напоминало ему первые недели в тюрьме. Дополнительный дискомфорт вызывали запахи, нет, не дизельного топлива или мусора, а постоянный душок человеческого тела, как если бы кожа и дыхание всех проходящих мимо приванивали луком и рвотой. Непрерывный поток пешеходов и общий хаос на новом месте работы лишали Бобби возможности избегать контактов с этим смрадом, когда, например, пожилые тетки задавали ему в лицо свои тупые вопросы, держа в руке пластиковый пакет с теплым собачьим дерьмом. Порой его настолько мутило от запаха нафталина или человеческих выделений, что он скрывался в развороченной квартире на верхнем этаже, обычно над террасой, где можно было остаться одному, наслаждаться открывающимся видом и вдыхать только испарения рубероида.

Именно там, сидя под вечер на крыше, Бобби впервые уловил слабые следы аромата, из-за которого пролил свой кофе и стал принюхиваться. Его нос и легкие наполнила смесь табачного дыма и запахов мыла и крови, испускаемых высокой тощей девицей, говорившей по телефону. Дым клубился вокруг ее светло-каштановых волос до плеч, словно они горели. Любому другому показалось бы, что время остановилось, но у Бобби отсутствовало представление о времени. Окружающее вызывало у него интерес либо скуку, а люди страшили либо возбуждали.

Он разглядывал девушку, догадываясь, что она считает, будто на крыше одна, судя по тому, как она опустила завернувшийся край клетчатой юбки, прикрыв мягкие ляжки, и зачавкала мятной жвачкой, готовясь вернуться в дом. Бобби накрыло такое мощное желание, что он испугался, что упадет в обморок или кончит.

Грузовик увозил строителей ровно в пять, и Бобби понял, что в этот день он девушку больше не увидит, но было нетрудно вычислить, кто она такая, поскольку в доме проживали всего две или три семьи, а почту складывали на столе в разоренном вестибюле. Ее звали Карен или Хизер Брейкстоун, она жила на шестом этаже и любила каталоги и журналы с вложенными образцами парфюмов.

Обратную дорогу Бобби проделал во взвинченном состоянии, ругая себя последними словами за то, что не снял ее на телефон, и пытаясь восстановить в памяти ее лицо и тело, а вернувшись домой, принялся искать фото хоть кого-нибудь похожего. Среди найденных больше других на нее походила чирлидерша из порножурнала, но у нее не было ни таких идеальных сисек, ни длинных стройных бедер, перечеркнутых клетчатой юбкой, ни легкого пушка на щеках, из-за которого в солнечном свете казалось, будто она присыпана золотой пыльцой.

Бобби не почувствовал никакого облегчения, когда убил мать. Он просто отпустил ее, действуя прагматично и продуманно. Даже поджог дома не доставил ему ни малейшего удовольствия. Свои желания он подавлял так давно, что теперь они превратились в слабый зуд, глухо гудящий в теле, словно сжатая пружина.

Увидеть девушку краем глаза – вот и все, что ему нужно было каждый день, вернее, все, что было ему позволено, так как рабочим строго воспрещалось вступать в контакт с жильцами. Особенно это касалось Бобби, про которого было известно, что он сидел в тюрьме. Сначала он научился смотреть на нее в разбитое зеркало без рамы, висящее на стене, а затем приспособился – очень ловко, как ему казалось, – снимать через него на телефон. Но он отказался от этого, чтобы не рисковать потерей работы и, соответственно, возможностью видеть ее. Теперь он следил за ней посредством обоняния, вдыхая шлейф запахов, просачивающихся через дверь квартиры, и нюхая их мусор, в особенности ее мусор, с ватными шариками, ватными палочками и другими штуками, от которых исходил запах железа. Он знал, что никогда не решится войти в их квартиру, но иногда ел свой обед на лесах, рядом с ее спальней, разглядывая реальные декорации своих фантазий, становившихся все более конкретными.

Он старался сохранять спокойствие и постепенно изучал привычки и распорядок дня их, как он со временем понял, маленькой семьи. Похоже, мать и отец девушки, консьерж, подруги и даже прораб подстраивались под нее, как и сам Бобби. Ее поджидали, проходили вместе с ней часть пути, и каждый всегда останавливался, чтобы посмотреть ей вслед. Уголком глаза он наблюдал за всем этим, словно за разворачивающимся сюжетом сериала, и мир девушки становился все понятнее, даже на расстоянии, потому что значительную часть своей жизни семья проживала на улице.

Хизер, как Бобби начал ее мысленно называть, после того как увидел блестящий квадратный конверт, подписанный каким-то Фондом борьбы с муковисцидозом и адресованный миссис Карен Брейкстоун, отношения с людьми строила разумно, как и он, в особенности с родителями: часто улыбалась отцу – мужчине с лицом младенца, и давала отпор суровой полногрудой матери. Однако он заметил, что во всем остальном Хизер на него не похожа: веселая, уверенная в себе, ласковая со своими толстыми подружками, по телефону разговаривает только вежливо и даже крошит остатки своего маффина на подоконник для птиц. Она прямо-таки излучала жизнелюбие, даже когда была одна или думала, что одна.