Хизер превыше всего - [14]

Хизер успокоила отца, заявив, что мальчики попрежнему действуют ей на нервы и она предпочитает общение в своей девчачьей школе, где не надо скрывать ум и амбиции, чтобы завести друзей. Марку стало ясно, что все соображения Хизер глубоко продуманы и сформулированы так, чтобы в любой момент их защитить. Он осознал, что его собственные суждения устарели и основаны на давно опровергнутых наукой данных, и стал читать газеты, чтобы не отставать от дочери. Ему нравились эти новые интеллектуальные дискуссии, даже несмотря на их накал. Марк не раз бывал посрамлен ее логикой, но гордился тем, что девушка, выросшая в таком окружении, получающая образование в таких школах, способна вникать в экономические трудности людей, принадлежащих к совсем другим социальным слоям.

Не обсуждался только ремонт. Хизер была в восторге от грядущих перемен, а Марк злился на грохот и пыль и винил себя. Он навлек на всех них это бедствие, поскольку не заработал на покупку того самого пентхауса, тем более не сумел пробиться на Пятую авеню, где подобные проблемы не возникают и можно смотреть из окна на Центральный парк, вспоминая только радости детства.

Выдержав две недели стройки, Карен приступила к организации праздника в честь четырнадцатилетия Хизер, что предполагало множество необязательных посещений кондитерских и ресторанов с целью личного инспектирования. Заказав столики в двух разных местах, она отправила дочке эсэмэску с вопросом, какой ресторан она предпочитает для праздничного ужина – французский или итальянский. Через несколько минут Карен поняла, что ответ получит не скоро, и двинулась по Лексингтон-авеню быстрым шагом, составляя в уме другие сообщения: что забронирует столик на четверых, следовательно, можно будет позвать подругу, все равно дома ужинать невозможно из-за пыли, а праздновать вообще немыслимо. Ну и что еще скажешь, ведь это же день рождения Хизер, черт возьми, так собирается она его отмечать или нет?

Когда Карен влетела в квартиру, оказалось, что там жарища: отопление в здании не отрегулировали с учетом теплой не по сезону погоды. Она бросилась на кухню распахнуть окно, которое сама закрыла из-за шума, и поклялась себе, что больше никогда его не закроет. На кухне было по-прежнему светло, потому что соседний дом стоял совсем близко, не позволяя соорудить леса. Немного переведя дух, Карен высунулась в низкое окно, положила ладони на узкий подоконник и, глядя вниз с высоты десяти этажей, подумала, что из ее положения есть радикальный выход.

Поняв, что начинается паническая атака, она приняла две антигистаминные таблетки, запила их бокалом белого вина, села к кухонному столу и принялась составлять второй в своей жизни список, где одна колонка была озаглавлена «Причины, чтобы жить», а вторая – «Причины, чтобы не жить». Следовало ли вписать Хизер в верхнюю строчку первой колонки? Что-то начало проясняться, и Карен приступила к внимательному рассмотрению других возможностей, включая возвращение на работу в рекламу и подтяжку груди и век. Она понимала, что это неплохие планы, они помогут ей пережить пубертат Хизер, и что психологическая независимость – неважно, истинная или наигранная, – пригодится, когда дочь перебесится и вернется к ней. Разглядывая свою табличку, Карен также осознала, что Марк отсутствует в обеих колонках, – как за, так и против.

* * *

Когда Бобби покидал Гаррисон, у него было примерно 1200 долларов, частично полученных от государства в качестве пособия по смерти родственника, а частично собранных коллегами из хозмага, которые таким образом выразили свои соболезнования в связи с гибелью его несчастной матери. С помощью своего инспектора Бобби искал новую работу в разных местах и в результате оказался в мотеле длительного проживания в Северном Бергене, недалеко от района, который назывался Шоссе 1 и 9. Это было удачное место для поиска работы, поскольку мотель находился на заброшенном отрезке шоссе рядом с тоннелем Холланда. Пустующая полоса постепенно превращалась в автомобильное кладбище и склад запчастей для всего Нью-Йорка. Последовав совету администратора, отказавшего ему в приеме в другой магазин хозтоваров, Бобби стал караулить на шоссе вместе с мужчинами разного возраста, ожидая, пока один из водителей многочисленных грузовиков не наймет его в помощники за 50 долларов в день. Успех тут не гарантировала ни молодость, ни сила, так что он начал подражать мексиканцам, которые благодарно улыбались, даже испытывая недовольство. Кстати сказать, они никогда не предлагали ему выпить с ними утром пива и говорили по-испански в его присутствии, как если бы его не было.

Ежедневное, без выходных, стояние на парковке дало свои плоды: Бобби начал регулярно работать и откладывать деньги, а в перспективе мог даже стать постоянным членом манхэттенской рабочей бригады. В Нью-Йорке он прежде не бывал, не считая школьной экскурсии и поездки в цирк, поэтому по дороге на стройку у него захватывало дух. Сначала вдали перед ним открылась панорама города, а после поворота, сразу за выездом из тоннеля, он увидел огромные здания. Город был прекрасно спланирован и идеально поделен на кварталы, в каждую стальную коробку была помещена стеклянная; похожие один на другой автомобили были главным образом черными и тоже прямоугольными. Самая любимая часть дороги начиналась для Бобби после того, как они проезжали парк с густой листвой и конными копами и набирали приличную скорость: тут явственно ощущался ритм улиц – по проблескам неба над каждой пересекаемой авеню.