Хиросима - [39]

Отец Такакура стал одним из многих людей, у которых доктор Роберт Дж. Лифтон брал интервью для книги «Смерть в жизни: выжившие в Хиросиме» [37]. В одном из разговоров священник намекнул, что со временем понял: он обрел себя скорее как хибакуся, а не как японец:

Если кто-то говорит мне, что устал {даруй}, но говорящий — хибакуся, то это вызывает у меня другие чувства, чем если бы он был обычным человеком. Ему не нужно ничего мне объяснять… Он знает обо всех тревогах — и всех искушениях пасть духом и впасть в депрессию — и способен следом снова оценить, сможет ли он выполнить свою работу… Японец слышит в словах «Тэнно хэйка» {Его Величество Император} совсем не то же самое, что слышит западный человек, — в их сердцах отзываются совершенно разные чувства. Примерно то же самое происходит, когда про какого-нибудь хибакуся слышит человек, который был жертвой, и человек, который жертвой не был… Однажды я встретил мужчину… {который} сказал: «Я пережил атомную бомбу», — и с этой секунды разговор переменился. Мы понимали чувства друг друга. Ничего не нужно было говорить.

В 1966 году отцу Такакуре пришлось сменить кухарку. 35-летняя женщина по имени Сацуэ Ёсики, которая недавно вылечилась от туберкулеза и примерно в то же время стала католичкой, пришла на собеседование в церковь Мукаихары. Она знала, что у священника японское имя, и поразилась, увидев огромного гайдзина — иностранца, — одетого в традиционный стеганый халат. Его лицо, круглое и опухшее (несомненно, от лекарств), показалось ей совсем детским. И правда, между ними сразу же завязались теплые отношения, которые совсем скоро переросли в полное взаимное доверие, и ее роль была двоякой: она была для него одновременно и как дочь, и как мать. Его растущая беспомощность покорила ее — она нежно ухаживала за ним. Ее стряпня была примитивной, а он — капризен. Он говорил, что ест все, даже японскую лапшу, но в вопросах еды был с ней очень резок, как ни с кем другим прежде. Однажды он вспомнил про «картофельную запеканку», которую делала его мать. Она попыталась ее приготовить. Он сказал: «Совсем не похоже на мамину». Он обожал жареные креветки и всегда ел их, когда ездил в Хиросиму на медосмотр. Она попыталась приготовить и их. Он сказал: «Подгорели». Она постоянно стояла у него за спиной в крошечной столовой, вцепившись руками в дверной косяк так крепко, что со временем с него стерлась краска. И все же он чаще хвалил ее, вел с ней доверительные беседы, шутил и просил прощения всякий раз, когда выходил из себя. Она объясняла его вспыльчивость приступами боли и считала его мягким, чистым, терпеливым, милым, веселым и очень добрым человеком.

Как-то раз поздней весной, вскоре после того как Ёсики-сан устроилась к нему, он сидел у окна своего кабинета и увидел, что воробьи сели на дерево хурмы во дворе. Он хлопнул в ладоши, чтобы отогнать птиц, и вскоре на руках появились фиолетовые пятна, которых так боялись все хибакуся. Врачи в Хиросиме только качали головой. Кто знает, что это за пятна. Они похожи на подкожные гематомы, но анализы крови не выявили лейкемию. У него шло небольшое кровотечение из мочевыводящих путей. Как-то раз он спросил: «А если кровь попадет мне в мозг?» Все еще мучила боль в суставах. Функции печени были нарушены, давление — высокое, болели спина и грудь. Электрокардиограмма выявила аномалию в работе сердца. Ему прописали лекарства для профилактики инфаркта и понижения давления. Он пил стероиды, гормоны и средства от диабета. «Я не принимаю лекарства, я их ем», — сказал он как-то Ёсики-сан. В 1971 году его положили на операцию, чтобы проверить, нет ли у него рака печени; но опухоли не оказалось.

Состояние его здоровья ухудшалось, но все это время к нему тянулась бесконечная вереница посетителей — люди благодарили его за все, что он для них сделал.

Особенную преданность показала Хисако Наганиси, женщина, которую он крестил за день до того, как надолго лечь в больницу; она носила ему бутерброды на немецком ржаном хлебе, который он очень любил, а когда Ёсики-сан нужен был отпуск, приезжала и ухаживала за ним. Отец Берцикофер тоже навещал его, проводил с ним по несколько дней, они много беседовали и пили много джина, который полюбился отцу Такакуре.

Однажды зимним днем, в самом начале 1976 года, отец Такакура поскользнулся и упал на крутой обледенелой тропинке, ведущей в город. На следующее утро Ёсики-сан услышала, как он зовет ее по имени. Она обнаружила его в ванной: отец Такакура держался за раковину и не мог пошевелиться. Любовь придала ей силы, и она смогла дотащить его до спальни — а он весил 80 килограммов — и уложить в кровать. Целый месяц он пролежал без движения. Она устроила место для сна прямо у него дома и день и ночь ухаживала за ним. Наконец она одолжила в городе инвалидное кресло и отвезла его в клинику доктора Сасаки. Двое мужчин были очень давно знакомы, но теперь их сильно развела жизнь: один обитал в монашеской келье, а другой — в роскошной квартире, расположенной в его же четырехэтажной клинике. Доктор Сасаки сделал рентген, который ничего не показал, поставил диагноз — невралгия — и прописал лечебный массаж. Отец Такакура не мог допустить, чтобы массаж делала женщина; наняли мужчину. Во время процедуры отец Такакура держал Ёсико-сан за руку, он краснел. Боль была невыносимой. Ёсики-сан наняла машину и отвезла отца Такакуру в город, в госпиталь Красного Креста. Снимок на большом рентгеновском аппарате выявил трещины на одиннадцатом и двенадцатом позвонках грудного отдела. Ему сделали операцию, чтобы понизить давление на правый седалищный нерв, и надели корсет.