Хиросима - [37]

Коллеги из Хиросимы с некоторых пор считали доктора Сасаки человеком немного странным. В отличие от них его не привлекало элитарное общество медицинских ассоциаций. Вместо этого он занимался другими вещами: например, спонсировал соревнования в Мукаихаре по гейтболу, упрощенному варианту крокета; он часто носил галстук — который обошелся ему в пять тысяч иен, примерно 20 долларов, — с вышитой на английском надписью «Gate Ball». Главным его удовольствием, помимо работы, было время от времени ездить в Хиросиму, чтобы отведать китайской еды в помещении цокольного этажа «Гранд-отеля», закуривая в конце обеда сигарету марки Mild Seven, на пачке которой, помимо названия на английском языке, было напечатано учтивое японское предостережение: «Давайте заботиться о себе и ради нашего здоровья не курить слишком много».

Он больше не отводил взгляда от Хиросимы, потому что из пепла разоренной пустыни 1945 года восстал яркий феникс — удивительно красивый город с более чем миллионным населением, где только каждый десятый был хибакуся, — с высокими современными зданиями на широких, обсаженных деревьями проспектах, переполненных японскими автомобилями, каждый из которых казался совершенно новым и был помечен английскими буквами; город амбиций и наслаждений, с 753 книжными магазинами и 2356 барами. Хотя в нем и пробуждались воспоминания о прошлом, доктор Сасаки научился жить с одним своим горьким сожалением: что в развалинах госпиталя Красного Креста в те первые дни после бомбардировки не было возможности установить личности всех, чьи трупы вывозили на массовую кремацию, а значит, годы спустя безымянные души все еще могли парить над городом, недовольные и оставленные без присмотра.

Отец Вильгельм Кляйнзорге

Отец Кляйнзорге оказался в токийском госпитале во второй раз: он был полностью изнеможен, его одолевали жар, диарея, незаживающие раны и скачущие показатели крови. Ему предстояло на всю жизнь остаться классическим примером пациента со смутной, пограничной формой лучевой болезни, при которой у человека развивается широкий круг симптомов — немногие из них можно объяснить воздействием радиации, но хибакуся так часто страдают от них в разных сочетаниях и степенях тяжести, что иные врачи и практически все пациенты винят бомбу.

Отец Кляйнзорге необычайно самоотверженно вынес эту полную несчастий жизнь. После выписки из больницы он вернулся в крошечную капеллу Ноборимати, построенную им, и продолжил полную самоотречения пасторскую службу.

В 1948 году его назначили настоятелем гораздо более величественной церкви Мисаса в другой части города. В Хиросиме было еще мало высоких строений, и жители района прозвали большой храм дворцом Мисаса. К нему пристроили монастырь ордена Помощников святых душ; и, помимо обязанностей клирика (проведение богослужений, прием исповеди и преподавание на курсах изучения Библии), отец Кляйнзорге устраивал восьмидневные посты для послушниц и монахинь: каждый день они получали причастие и наставления от него и все восемь дней должны были хранить молчание. Он по-прежнему навещал Сасаки-сан и других хибакуся, страдавших от увечий и болезней, и даже вызывался сидеть с детьми молодых матерей. Он часто бывал в санатории в Сайдзё, расположенном от города в часе езды на поезде, чтобы подбодрить больных туберкулезом.

Отец Кляйнзорге еще дважды ненадолго ложился в больницу в Токио. Его немецкие коллеги-иезуиты считали: что бы тот ни делал, он слишком много заботился о других и недостаточно — о себе. Он не только ревностно относился к служению, но и впитал японский дух энрё — самоотречения, исполнения в первую очередь чужих желаний. Коллеги думали, что отец Кляйнзорге может буквально убить себя добрым отношением к другим; они говорили, что он слишком rücksichtsvoll — слишком чуткий. Когда родственники из Германии присылали ему в подарок деликатесы, он их все раздавал. Когда врач из оккупационных войск выделил ему пенициллин, отец Кляйнзорге передал его прихожанам, которые были так же больны, как и он сам. (Среди множества недугов значился еще и сифилис, которым он, видимо, заразился в больнице при переливании крови; в конце концов его удалось вылечить.) Даже с высокой температурой он учил людей катехизису. Экономка, работавшая при церкви в Мисасе, не раз видела, как отец Кляйнзорге, вернувшись домой после долгого обхода прихожан, падал ниц прямо на ступеньки, совершенно подавленный. Но уже на следующий день его снова можно было заметить на улицах Хиросимы.

Понемногу, за годы неустанного труда, он собрал свой скромный урожай: около 400 крещений, около 40 бракосочетаний.

Отец Кляйнзорге любил японцев и их обычаи. Его коллега-немец, отец Берцикофер, как-то раз пошутил, что тот женился на Японии. Вскоре после перевода в церковь Мисаса отец Кляйнзорге прочитал, что парламент Японии принял новый закон о получении гражданства: нужно быть старше 20 лет, прожить в стране не менее пяти лет, быть добропорядочным, психически здоровым, готовым обеспечить себя и отказаться от других гражданств. Он поспешил представить доказательства того, что соответствует всем требованиям, и через несколько месяцев его заявление удовлетворили. Он стал гражданином Японии и с тех пор носил новое имя: отец Макото Такакура.