Хинельские походы - [121]
— Где ты такую новую штуку добыл? — спросил старик Коршка.
— Москва прислала, — с гордостью ответил Коршок деду.
Старик склонил седую голову над автоматом, разбирая вычеканенный на металле год изготовления: «Тысяча девятьсот сорок второй», и наставительно сказал:
— Ну, коль Москва, так знай, хлопчина, против кого пользовать будешь этот подарок!
Отпраздновав победу над карателями, отряд на следующее утро покинул Хинель. С нами уходили партизаны-хомутовцы. Они уводили с собой стариков-родителей, детей и жен, бежавших из своих сел от карателей.
К вечеру следующего дня мы подошли к селу Дорошовка. Неплюевские леса окончились. Предстоял переход по́ля и фронта осадной армии. В ожидании ночи отряд расположился на опушке дубовой рощи.
Инчин развернул карту.
— Налево — Новгород-Северский, направо — Севск, а между ними мы, — сказал он. — Какие памятные места!..
Подумав, Инчин продекламировал:
— Продолжай, — прилично, и даже очень кстати, — заметил я.
— Всего «Слова» не помню, — ответил Инчин.
— Читай, что помнишь, — сказал Анисименко.
— Так то ж про наши места написано! — обрадованно воскликнул Петро. — Кто написал?
— Еще, лейтенант, еще об Игоре, — просили лежавшие на лужайке артиллеристы.
— Спой арию Игоря!
Но Инчин, подчеркнув синим карандашом опорные пункты противника на карте, декламировал уже другое:
— И того меньше, — поправляли Инчина артиллеристы, — втрое меньше!
— Пушкиным сказано — пятнадцать сотен, — пояснил он артиллеристам.
— Где? В каком месте сказано, лейтенант?
— В Хинельском лесу!
— Смеешься! Над Пушкиным нельзя смеяться!
— Ну вот еще, смеяться! Так и сказано у него: «В лесу под Севском»; не веришь, — прочти драму о Годунове, там словами ляха и такое говорится: «Когда б ты был при сабле, дерзкий пленник, то я тебя, — Инчин потряс плеткой, — вот этим бы смирил!»
— И вовсе не этим, а саблей угрожал лях русскому, — уточнил Ромашкин.
— Наш брат русак без сабли обойдется: не хочешь ли вот этого? — Инчин поднял над головой кукиш.
Все захохотали.
— Напичкан ты, брат, классиками от макушки до пяток, — серьезно заметил Бродский Инчину. — Филологический окончил, наверное.
— Физико-математический. Готовился быть деканом, а стал, как видишь, партизаном…
От Дорошовки мы двинулись строго на север.
В головном охранении отряда шел со своей ротой Сачко.
Сухая прохладная погода и долгая ночь, ровный песчаный грунт под ногами — все это способствовало выполнению нашей задачи, и тридцатикилометровый марш до станции Победа на этот раз не казался трудным.
Еще затемно, когда нас коснулось влажное дыхание реки и колонна приближалась к станции Победа — единственному месту прохода мимо опорных пунктов противника, — вдруг началась артиллерийская стрельба.
Мы оказались в зоне осадной армии. Стреляли окопавшиеся в селах Красичке и Жихове гарнизоны противника.
В первую минуту мне показалось, что артогнем накрыт наш передовой отряд. Но Сачко ничего тревожного не сообщал, канонада продолжала греметь, гулко раскатываясь по лесу, и казалось, что это стреляют по всему фронту осадной армии.
Я отвел колонну с полотна железной дороги в лес и направился к передовому отряду.
Сачко лежал в голове своей колонны, возле обрушенного в речонку моста.
— Что тут? — спросил я его и вдруг поскользнулся. Кусок разорванной фермы покатился вниз, гремя о камни. Из-за речки, от станции Победа понеслись к нам сверкающие трассы.
— Станкач, — шепнул Сачко и пригнул меня к полотну дороги, — ложитесь!
Пулемет выпустил несколько очередей и, не получив ответа, замолчал.
— От чертяка им в бо́ки! — выругался Сачко. — Справа батарея, слева батарея, а впереди засаду выставили. Куда подаваться?
Подаваться, действительно, некуда было. Проход между селами Красичка и Жихово не превышал и трех километров. Ломиться куда-либо в сторону от станции — означало неминуемое столкновение с укрепившимся гарнизоном, что никак не входило в наши планы.
— Придется прорываться атакой, — ответил я командиру роты. — А пока что не мешало бы захватить «языка». Надо разобраться в обстановке.
Через несколько минут трое лазутчиков во главе с Колосовым пошли за «языком». Пользуясь темнотой и туманом, они направились в обход и, перейдя вброд речку и болотистый луг, подползли к пулеметному гнезду. Здесь лазутчики услыхали приглушенные голоса: разговаривали по-русски.
— Так и есть: от песка заедает. Говорил тебе, не труси песком над пулеметом.
— Да я не трусил! — оправдывался другой голос. — Только перекос устранил, для того и крышку короба поднимал.
— Перекос, перекос! Вечно у тебя перекосы, Дремать на посту не надо, вот что!
— Полицаи! — шепнул своим спутникам Колосов. — Продвинемся еще немного.
Лазутчики поползли во фланг пулемету. Чистый песчаный грунт, насыпанный когда-то для строительства служебных путей станции, благоприятствовал передвижению. Прошло несколько томительных минут. Хотя солнце должно было вот-вот взойти, над станцией еще стоял густой туман. У пулемета продолжалась какая-то возня.
Пётр Леонидович Капица – советский физик, инженер и инноватор. Лауреат Нобелевской премии (1978). Основатель Института физических проблем (ИФП), директором которого оставался вплоть до последних дней жизни. Один из основателей Московского физико-технического института. Письма Петра Леонидовича Капицы – это письма-разговоры, письма-беседы. Даже самые порой деловые, как ни странно. Когда человек, с которым ему нужно было поговорить, был в далеких краях или недоступен по другим причинам, он садился за стол и писал письмо.
Опубликованная в Берлине в 1932 г. книга, — одна из первых попыток представить историю и будущность белой эмиграции. Ее автор — Эссад Бей, загадочный восточный писатель, публиковавший в 1920–1930-е гг. по всей Европе множество популярных книг. В действительности это был Лев Абрамович Нуссимбаум (1905–1942), выросший в Баку и бежавший после революции в Германию. После прихода к власти Гитлера ему пришлось опять бежать: сначала в Австрию, затем в Италию, где он и скончался.
Книга Вениамина Шалагинова посвящена Ленину-адвокату. Писатель исследует именно эту сторону биографии Ильича. В основе книги - 18 подлинных дел, по которым Ленин выступал в 1892 - 1893 годах в Самарском окружном суде, защищая обездоленных тружеников. Глубина исследования, взволнованность повествования - вот чем подкупает книга о Ленине-юристе.
Книга Николая Сергованцева — научно-художественная биография и одновременно литературоведческое осмысление творчества талантливого писателя-уральца Д. Н. Мамина-Сибиряка. Работая над книгой, автор широко использовал мемуарную литературу дневники переводчика Фидлера, письма Т. Щепкиной-Куперник, воспоминания Е. Н. Пешковой и Н. В. Остроумовой, множество других свидетельств людей, знавших писателя. Автор открывает нам сложную и даже трагичную судьбу этого необыкновенного человека, который при жизни, к сожалению, не дождался достойного признания и оценки.
Книга Н. Трущенко о генеральном секретаре ЦК ВЛКСМ Александре Васильевиче Косареве в 1929–1938 годах, жизнь и работа которого — от начала и до конца — была посвящена Ленинскому комсомолу. Выдвинутый временем в эпицентр событий огромного политического звучания, мощной духовной силы, Косарев был одним из активнейших борцов — первопроходцев социалистического созидания тридцатых годов. Книга основана на архивных материалах и воспоминаниях очевидцев.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.