Химера - [4]

— Зачем? Зачем…  вы мучаете меня, если вам ничего не нужно? — застонал узник, безуспешно пытаясь встать на ноги.

— Как это не нужно?.. Это нужно Аллаху, чтобы ты, кафир, в него уверовал. Тем более ты сам удумал разорвать Коран на части и растоптать его в пыли. За осквернение нашей святыни ты и получил тумаков, глупый русский. Мы же к тебе милосердны. Всегда по-доброму, как к родному…  Кормим, поим. Хотим, чтобы ты мусульманином стал и веру истинную выбрал.

— По-доброму, говоришь…  Уточни, в какой момент? Когда кирзачами по брюшине пинали, ломая ребра? Или когда дубинками обхаживали до обморочного состояния? Или, может, когда «чинарики» о лицо тушили?

— Это для твоей же пользы. Ничего личного. Мы же не садисты.

— Мрази…  Вы — бездушные мрази! — заорал из последних сил облитый помоями узник.

— Ай, какие поганые слова из тебя опять вылетают. Придется еще учить. Лучше не теряй времени, его у тебя не так много. — Бородатый глубоко затянулся и выпустил клубы дыма.

— Да засуньте вы эти суры и вашего недоделанного бога себе в…

Договорить пленник не успел, в этот раз озлобленный моджахед не промазал.

* * *

Заскрипел массивный засов. Тяжелая дверь со скрежетом отворилась, оголив внутреннее убранство мрачной тюрьмы, по-спартански простое и суровое. В центре стоял деревянный стул с высокой спинкой. Его подлокотники и ножки обвивали широкие кожаные ремни, словно смертоносные змеи. Справа от двери располагался низкий металлический стол с рифленой поверхностью. На него была наброшена рваная тряпка, скрывающая неизвестное содержимое. И последний аксессуар — шестидесяти ваттная лампочка, подвешенная к потолку. Она висела на оголенных проводах со стекающей по ним соплями изоляцией. Вольфрамовая нить в лампе изредка раскалялась до нестерпимого свечения, но после почти затухала до нуля. Это наводило на мысль о том, что запитана она от доисторического дизельного генератора, кряхтящего при смерти от непосильной натуги.

Мрачность интерьеру придавали и другие детали. Повсеместная грязь, бесконтрольно расплодившаяся в немереном количестве. Бездушные серые стены озлобленной внешности без единого окна. Темно-коричневые пятна крови на полу вокруг стула. А еще жуткий смрад смерти, от которого выворачивало наизнанку. По собственной воле и в здравом рассудке в этих застенках бывали редко и с предельной неохотой.

В помещение, крадучись, зашли двое: худощавый и толстомордый. Моджахеды волоком тащили за цепь на кандалах уже знакомый «мешок костей», оставляя после себя кровавый след на бетонном полу. Садисты водрузили пленника на стул, не издав ни звука, и начали пристегивать его неподвижное тело ремнями. По сосредоточенным лицам охранников градом катился пот, несмотря на пронизывающий холод. Они торопились, но работу делали скрупулезно, проверяя по несколько раз затяжку креплений. Моджахеды опаздывали уже больше чем на десять минут, а Хайрулла этого не любил. Так можно и без ушей было остаться…

Последняя широкая полоса выделанной кожи впилась в щиколотку несчастного — работа была закончена. Больше здесь ничего мучителей задержать не могло, и их словно ветром сдуло.

В мигающем свете кровавое месиво, когда-то бывшее лицом пленника, смотрелось еще ужасней. Виртуозные гримеры постарались на славу, и «Фредди Крюгер» получился идеально правдиво. Хотя это были не съемки фильма ужасов, а реальная жизнь. Местами кожа на лбу и скулах узника свисала рваными засохшими лохмотьями, выставив напоказ проплешины белых костей. Нос был сломан и распух до нереальных размеров. В темно-синих буграх мешков под глазами виднелись две тонюсенькие щелки глаз. В полуоткрытом рту, посреди сгустков крови, виднелись осколки зубов. Слипшиеся черные волосы торчали сталагмитами. Правое ухо было надорвано и отвисало в сторону. Непостижимым оставалось лишь одно — как пленнику удавалось по-прежнему оставаться живым?

Через несколько минут в дверь зашел мужчина, склонив голову перед дверным проемом, но явно не из уважения к этому «дому». Одет он был весьма ужасающе, как мясник на скотобойне. Его сущность, сокрытая в глубине души, разительно не отличалась от внешнего облика. Мохнатая рука смахнула накидку на столе и выбрала из кучи предметов непонятного для большинства предназначения всего два: стеклянный шприц с жидкостью и хирургический скальпель, который в его руках выглядел крошечным. Великан подошел вплотную к стулу, вынырнув из тьмы, и на его лицо упал яркий свет.

В такие моменты обычно говорят: «волосы встали дыбом» и «поджилки затряслись» от увиденного, но это в полной мере не передает всей жути происходящего. Нет, на пленника не смотрели три одинаковых глаза, верзила не имел огромных челюстей, как у белой акулы, и кожный покров у него вполне обычный, не буро-зеленый, не склизкий и без чешуи…  Нельзя назвать его монстром в полной мере. Просто кожа местами отсутствовала.

Губы громилы были филигранно удалены, а на лице застыла в вечности ужасающая улыбка, обнажающая два ряда безупречно ровных и белых, как альпийский снег, зубов. На этом добровольные истязания собственного тела для великана не закончились. Ушные раковины, крылья носа и веки были также вырезаны, избавив его от дискомфорта излишеств тела. Выпученные и высушенные глазные яблоки смотрели на пленника, и в них бесчинствовало безумие.