Химера - [2]

Неожиданно песчаная буря сжалилась и на мгновенье стихла. Из-под неприметного лаза послышался истошный вереск миниатюрного пресмыкающегося. Нет, у него не случился разрыв сердца от увиденного в пещере. Оно просто неудачно шмякнулось на спину, взвизгнуло и затихло, потеряв на время сознание. В отличие от людей, ей чуждо сострадание, без которого нельзя было смотреть на то, что обнаружилось внутри.

В глубине каменного мешка, на холодном полу валялся окровавленный пленник, закованный в кандалы с массивными цепями. Лишь отдаленно он напоминал человека и больше походил на свиную отбивную. Ужасные рваные раны, загноившиеся ссадины, вскрывшиеся ожоги. Рассечения со следами запекшейся крови и темно-синие гематомы вследствие разрывов сосудов от сильных ударов. Каждый миллиметр плоти узника был жестоко истерзан, как и внутренние органы, не выглядевшие ощутимо лучше.

На первый взгляд, он был окончательно и бесповоротно мертв. Тягучие слюни свисали из уголка рта. Затуманенные глаза, не моргая, смотрели в пустоту и не выражали никаких чувств. О том, что внутри несчастного еще теплилась жизнь, говорило лишь едва заметное подергивание указательного пальца на правой руке. В его развороченной груди урывками, неритмично и нехотя все-таки еще билось сердце, уставшее от нескончаемой боли.

Подземная темница напоминала могилу и не восхищала габаритами. В нее поместилась бы лишь пара гробов. Воздух сюда почти не проникал и был затхлым, с душком от немытого гниющего тела и вонью от естественных испражнений.

Ярким светом пленника пещеры тоже не баловали. Наказание он отбывал в кромешной тьме, потеряв ощущение времени и пространства. Исчезновение солнца на поверхности никаким образом не отразилось на его состоянии. Ни на его эмоциях, ни на поступках, ни на телодвижениях. Хотя его уже давно не тревожило: день там или ночь; идет теплый проливной дождь, валит колючий снег или царствует привычная засуха; свирепствует на земле война или наступила мимолетная передышка; красные, зеленые или серо-буро-малиновые сегодня одержали победу.

Узник не чувствовал запахов, вкуса еды, почти не различал цвета. Ему было безразлично: отхлебнул он из лужи кровавой мочи, в которой развалился, или отпил из бутылки с мутной жижей, кишащей холерными палочками. Первое даже удобней и гораздо ближе, только губы протяни. Второе же нужно сначала найти, а для этого необходимо затратить силы, которых и так почти не осталось. Невольник апатично относился к недостатку или отсутствию пищи. Какая разница, чем забивать желудок: каменистой землей или смердящей баландой из козлиной требухи, шерсти и помета, в которой последний ингредиент — это самый свежий продукт, используемый для смачного навара. Пленник наплевательски относился ко всему, что было важно раньше, и перестал думать о завтрашнем дне.

* * *

А есть ли у него это сегодня…  или завтра? Существует ли вообще время, когда болевые ощущения человека нестерпимы и не имеют границ?

Единственное, в чем пленник ни секунды не сомневался, — это то, что сегодняшняя пытка будет еще утонченней, а свежая порция страданий и унижений еще обильней.

Созданные садистами условия оставили ему немного вариантов: сойти с ума от безысходности или умереть, притом хоть и гордо, но обязательно бесславно. Узник еще не определился, к какому берегу прибиться, и лавировал в океане боли, стоя на одной ноге на бушприте. Его терзали ужасные сомнения…  Какую смерть выбрать: разума или тела. Конечно, он мог еще пойти по альтернативному пути — сломить волю и подчиниться, — но это лишь ненадолго оттянуло бы час расплаты.

Жизнь несчастного превратилась в кромешный ад. Жил он теперь больше по инерции, чем действительно этого желал. Страдания плоти не оставляли ни на секунду. Они давно растворили тонкую грань между реальностью и сном, смешивая все в однородное месиво.

Иногда он чувствовал присутствие людей, которые что-то нашептывали ему на ухо. Причем узник был уверен в том, что находится в сознании. Ему казалось, что он даже может дотронуться до них…  Вот только они были прозрачными, словно призраки…  В такие моменты ему становилось страшно от того, что до безумия оставался один шаг. Ведь у него бесцеремонно украли последнее — способность различать, где ужасные галлюцинации, а где подлинная треклятая жизнь.

Конечно, так было не всегда. Когда-то его существование было другим, отличным от состояния покорного, но не покоренного животного. Тогда он еще боролся.

Он грезил о том, что скоро увидит родных и близких. Мечтал о том, как обнимет поседевшую мать и скажет ей самые прекрасные слова на свете, как пожмет руку постаревшего отца и ободряюще похлопает его по плечу. Фантазировал о том, как подойдет к любимой и, ничего не говоря, поцелует в жаркие трясущиеся губы, соленые от слез радости. Представлял себе, как в компании друзей опрокинет стакан «сорокоградусной», помянув тех, кто никогда не вернется домой.

Но ведь несчастный не знал, что за время его пленения многое происходило немного не так, как он представлял. А если быть до конца честным, то совсем не так.

Матушка его умерла еще полгода назад. После того как усердный военком лично принес ей домой похоронку. Сердце не выдержало…  Он просто забыл упомянуть о том, что труп сына еще нужно для начала опознать.