Химера - [6]

Это была чистейшая родная речь, без намека на акцент. Словно мученик сейчас не у черта на куличках, а в милом его сердцу Куйбышеве. Сказать, что это вызвало у него изумление, значит, ничего не сказать. Пленник на мгновение подумал, что сошел с ума. Либо…  Однозначно, только первое, без вариантов.

Он продрал глаза и увидел обезображенное лицо мучителя. Вот только что-то в нем изменилось…  Глаза…  В них копошился разум, а не животное безумие. Как будто в чудовище вселился…  бес…

— Что уставился? Нравлюсь? — наигранно съязвил мучитель.

— Нет…  Зачем была эта комедия?

— Не заметил, что тебе сейчас смешно. Может, пятки пощекотать? — сказал садюга, приближаясь вплотную к лицу заложника и обдавая его зловонием.

— Шут невеселый попался, всем уродам урод, — парировал приободрившийся пленник, ехидно скаля беззубую улыбку.

— Я вижу: ты разговорился. Достаточно на сегодня. У нас нет времени на «светские» беседы, — оборвал он разговор и вернулся к столу, ломящемуся от пыточных изысков.

На этот раз в его руках появился громадный мясницкий тесак, что не могло не напугать узника. Другого мяса, кроме него самого, здесь не было.

«Язык — мой враг, сгубил в самом расцвете сил», — подумал напоследок невольник и снова закрыл глаза.

— Не дергайся! — крикнул командирским голосом убийца надежд.

Меньше всего пленнику сейчас хотелось дергаться, изверг мог бы и не произносить ненужных слов. Удар за ударом колыхали воздух с обеих сторон от «без пяти минут трупа», сопровождаемые глухими мощными ударами о деревянный стул. Конечности обретали свободу, но боль к мученику не вернулась. Вот они, фантомные ощущения, во всей красе.

Шум прекратился, и узник открыл веки. Монстр не исчез, а вот кожаные ремни стула теперь корчились обезглавленными на бетоне.

— Я свободен? — не веря своим глазам, спросил изумленный узник.

— Дай мне руку…

Пленник беспрекословно протянул ее, не задавая глупых вопросов и не произнося ненужных фраз. Лапища палача схватила его правую руку и неестественно вывернула большой палец, для того чтобы стянуть кольцо кандалов. Послышался жуткий хруст, словно ломались сухие ветки, но ощущения не тревожили, что несказанно радовало заключенного. Его лицо приобрело безобразное спокойствие. Глаза зажглись внутренним светом. Он невероятно устал от боли, которая была с ним на протяжении последних месяцев…  Лет…  Или даже столетий…

— Ключей у меня нет. Вариантов было немного: ломать или рубить. Второе снимешь сам, если мешает. Как, я тебе только что показал.

— Зачем ты мне помогаешь?

— Во-первых, у нас нет времени. Во-вторых, тебе не время это знать. В-третьих, оно само все расставит по местам. К тому же нам пора прощаться, — отчеканил верзила, вытаскивая из-за спины длинный нож для колки льда и вставая на колени.

Тупой конец ножа он вложил в руку пленника, а острый направил в область своего сердца.

— Пообещай, что однажды выполнишь просьбу, какой бы странной она ни казалась. Необязательно мою…  В общем, ты поймешь…

— Как я могу обещать исполнить то, о чем не имею ни малейшего представления?

— Не торгуйся. Кроме жизни, тебе сегодня нечего предложить. Она уже в моей власти. Считай, что самое страшное, что я могу у тебя попросить — твою жизнь. А пока будешь жить в бессрочном долгу. Обещай! Ничего невозможного…  Лишь то, что ты сможешь выполнить.

— Клянусь, — откликнулся пленник и попытался приложить свободную руку к сердцу.

В этот момент лапища садиста дернула конечность заключенного на себя, а тело подалось вперед. Нож вошел на всю глубину лезвия. Послышались хлюпанье и звук разрывающихся мышц. Гигант молча отклонился назад, убирая из груди острие ножа, и в последний раз взглянул на пленника через мощный фонтан алой крови.

— Прощай, — сказал он, и взор его затуманился.

Почти сразу раздался яростный крик умирающего животного, прерываемый бессмысленным бормотанием на мракобесном языке. Дверь распахнулась, в нее вбежали старые знакомые. Их глаза выпадали из орбит от ужаса, а тела застыли. Не раздумывая, пленник схватил тесак, валявшийся возле ног, и кинулся вперед, перескочив через дрыгающийся труп «добрейшего монстра». Несколько мгновений, и он приблизился к неподвижным врагам. Бородатый все-таки очухался и выстрелил почти в упор, но это было последнее, что он сделал перед смертью. Пуля безболезненно пронзила навылет плечо узника, а острый тесак в его руках перерубил поочередно шейные позвонки моджахедов. Теперь парочка безголовых истязателей валялась на полу, конвульсивно дергая руками и ногами.

— Ни вкуса, ни стиля, ни таланта…  — прорычал воодушевленный удачей пленник, разглядывая нарисованные конечностями отвратительные кровавые картинки.

Отсутствие боли благотворно сказалось на общем состоянии пленника. В его голове обозначилась ясность, сравнимая с божественным просветлением. Теперь у него было оружие: тесак, боевой набор из двух «цитрусовых» и автомат Калашникова. А еще в нем проснулось безудержное желание жить, подкрепленное уверенностью в том, что он обязательно справится. Ко всему прочему, в той же голове зародился фантастический план освобождения, граничащий с помешательством, отчего он нравился ему еще больше. Все, что он скрупулезно примечал, будучи в заточении, теперь пригодилось. Он помнил, что вскоре «чернозадые» соберутся на плацу для совершения вечернего намаза, и количество часовых будет минимально. Пока они с пеной у рта молятся Аллаху, ему нужно пробраться через каменную тюрьму и снять охранников на вышке у лагеря военнопленных.