Херувим четырёхликий - [7]

Собравшийся народ уже поднял начальные тосты, но оживлялся слабо. Не хватало некоторых ключевых фигур. Жена Стецкого, например, всё ещё стояла в пробке.

Потихоньку развернулись застольные беседы. Рылов в них не участвовал. Как был в агитбригаде на вторых ролях, так там и остался. Впрочем, он не жалел, что пришёл. Показался сам. На народ посмотрел. Когда ещё доведётся повидать всю эту братию? Верка вон сияет, как молодая, — уже не зря они собрались! Ещё бы с Фимой по душам поговорить, когда того старички немного поотпустят, — совсем будет ладненько.

Утолив первый вечерний голод, Александр Владимирович выбрался из-за стола посмотреть стенгазеты с историческими чёрно-белыми фотографиями. Они висели в продолжении комнаты, сооружённом на месте лоджии: поднятый на ступеньку пол, скошенные углы и широкое окно, как у рубки катера.

Какие забытые картинки.

«Девочки» на лыжах, в шерстяных шароварах и со знаменитыми лентами через плечо, — ау, бабоньки, вы из какой деревни?

Покойный Юзеф читает лекцию, облокотясь на трибуну. Неужели он в том же рабочем кителе, который дежурил на спинке его стула, прикрывая своего вышедшего якобы на минутку хозяина?

Стецкий, склонивший голову над баяном.

Поэт без бороды.

Ага, танцы пошли. Саша на заднем плане. Скачет молодым козлом.

Вот и отчётные фотографии, со зрителями. Дети с бабушками. Хлопают. Неужели на них ходило столько людей?

Все фотографии были весёленько обведены разноцветными волнистыми линиями, перемежались смешными стишками со смыслом — чувствовалась женская рука. То есть руки. Рылов мог даже ответить чьи, если бы его спросили. Борода, конечно, тоже поучаствовал. Как без поэта! Молодцы, ничего не скажешь.

Ого, как заголосили за столом! Прибыли старики Сонины. Вместе со Стецкой.

Ирине держали место во главе стола, рядом с именинницей и супругом. На расстоянии она не показалась Рылову постаревшей. Смоляные волосы, задорный смех, крупные белые зубы, поросшая чёрная родинка на правой щеке. Знакомый вопрошающий взгляд и готовые смешливые ответы на что угодно. Движения чётки, порывы страстные. Не красивое, но приятное лицо безошибочно отражает зрелый племенной колорит.

Тут взгляд Рылова словно наткнулся на другой, острый и горячий. Он невольно скосил глаза, остановившись на Ольге Кисловой. Ну, конечно, кому ещё ревниво следить за соперницей?

Ольга хорошо пела под гитару песни бардов, была душой компании и ценила получаемое внимание. Внимания к ней было бы больше, если б не умная и острая на язычок Ирина Стецкая. Ирина не пела, но слух имела отменный и так умела себя поставить, держась в тени, что каждый доморощенный артист, включая Ольгу, ждал её одобрения. С Ольгой у них были вечные шуточки-пререкания вроде дружеской борьбы за лидерство. От пересмешек Ирина ловко уворачивалась, стоило им достичь злого уровня, милостиво разрешая Ольге считать себя главной.

Ольга была замужем за Мишей и мужней любимицей. Её волосатый не седеющий муж был таким же Мишей, как Ефим Моисеевич Ефимом Михайловичем. Жену Миша слушал так, как родители научили его слушаться жену-еврейку. По всему получалось, что ему удобно было считать оставившую себе девичью фамилию Ольгу еврейкой, что это один из главных камней в возведённом им семейном фундаменте. Он знал все песни, которые она пела. Стоило Ольге взять гитару, как Миша бросал все дела и разговоры и поддерживал тонкий мелодичный голос супруги своим грозным гулким пением. Возможно, Ольге сначала это не нравилось, но со временем она привыкла, а теперь, когда её голос слабел, даже командовала мужу, чтобы пел.

В этом застывшем развороте между русскими и евреями Ольга с Мишей никак не могли потрафить своему честолюбию. И знакомые у них были не те, кого хотели. И у самих никак не получалось жить побогаче.

Миша работал инженером на заводе. Ольга преподавала в музыкальном училище. Семьёй они тянулись за Стецкими, но не могли с ними соперничать. Стецкие имели московские корни и знакомства. Чего стоила одна их московская квартира в сталинском доме на улице Горького — наследство от деда, писавшего для Большого театра либретто советских произведений.

Откинувшись на стуле и наблюдая за компанией, Рылов словно просматривал старое кино. Последний раз он был на общем сборе лет десять назад, а такое впечатление, что вчера. Мало, что изменилось. Нет только некоторых действующих лиц. Зато те, кто есть, в своём репертуаре.

Фима Стецкий поиграл на аккордеоне, подражая деревенскому гармонисту.

Сонины выдали свой коронный танец под «Ландыши, белый букет…» Всё-таки классно маленький Сонин держит спину. Никто из присутствующих так не умеет. А сморщинившаяся Сонина без устали, как молодая, крутит юбкой и стучит каблучками. Туфли у неё похожи на обувь концертных времён. Неужели оттуда?

Женщины, нарядившись в концертный реквизит, сплясали цыганочку и гопака.

Борода задвинул поэму об имениннице.

Ира Стецкая уже со всеми посмеялась и собрала у себя «девочек», вещая за жизнь, которую лучше видно со столичных высот.

Кисловой нашли, наконец, гитару. Верный Миша, получив команду, навострил уши.

Ольга отъехала от стола, пробуя струны, и, подождав, когда собравшиеся около Стецкой перетекут в стан зрителей, негромко запела. Миша, вдохнув полной грудью, загудел за ней трубным голосом. Вечер перешёл в завершающую стадию.