Хайдеггер и гиппопотам входят в райские врата - [9]
Трудно удержаться от того, чтобы не рассказать старую добрую историю (происки лукавого). Она отлично демонстрирует тезис Кьеркегора о готовности человека совершить скачок веры.
Мужчина упал в глубокий колодец и успел пролететь больше 30 метров, пока не уцепился за тонкий корешок. Однако хватка все ослабевала, и в отчаянии он крикнул:
– Есть кто-нибудь там, наверху?
Он поднял глаза, и все, что он мог увидеть, был кружок неба. Внезапно облака расступились, и над ним воссиял луч яркого света. И прогремел низкий голос:
– Я здесь, Господь Бог. Отпусти корень, за который держишься, и я спасу тебя.
Мужчина подумал минуту и завопил:
– Эй, а есть там кто-нибудь еще?
Итак, Дэрил, разъяснил вам Кьеркегор, что такое страх смерти? Дэрил? Дэрил! Куда он делся?
{3} Смерть – путь, который предстоит пройти
Плохо, что Дэрила здесь нет, у нас для него хорошие новости. А исходят они непосредственно от немецкого философа XIX в. Артура Шопенгауэра. С точки зрения этого парня, не стóит бояться смерти, потому что смерть – конечная цель и замысел жизни. Своего рода полная реализация!
Чего-чего? Что это за бред?
А, вот и вы, Дэрил, – в позе эмбриона под крылечком. Так, вдохните поглубже, дружок. Мы знаем, не такого ответа вы от нас ждали. На первый взгляд, это депрессивно, но к старине Шопенгауэру надо привыкнуть.
На самом деле у Арти было несколько любопытных идей относительно смерти. Он, например, считал, что жизнь – это постоянный процесс умирания. Когда думаешь о прошлом, оно представляется в виде склепа, груды несуществующих больше событий – ушедших навсегда, необратимых, мертвее мертвого (или в виде грызуна сони в спячке – зависит от того, где вы находитесь, когда подбираете сравнения). Вместо старого оптимистического афоризма: «Сегодня – первый день твоей оставшейся жизни» Арти предлагает его зеркальное отражение: «Сегодня – последний день твоего умирания».
Прошлое как настоящее
Несмотря ни на что, говорит старина Шопенгауэр, мы цепляемся за жизнь, поскольку обладаем извращенной «волей к жизни», которая вопреки тому, что нам действительно выгодно, не позволяет принять наш истинный удел – смерть. Именно из-за таких воззрений Шопенгауэр отказывался от приглашений на Октоберфест.
Итальянец, француз и американец приговорены к смерти. В качестве последней трапезы они имеют право потребовать все, что душе угодно.
Тони мечтает:
– Хорошую бы миску лингвини с соусом из устриц.
Он получает свою тарелку пасты, и в надлежащее время его казнят.
Теперь очередь Пьера:
– Я бы хотел тарелку горячей марсельской ухи.
Просмаковал каждую ложку супа и был казнен.
Наконец подошла очередь Билла. Подумав минуту, он сказал:
– А я желаю полную вазу свежей земляники.
– Земляники? – переспросил смотритель. – Но сейчас не сезон для земляники.
– Ничего страшного. Я подожду.
Минуточку, парни! Мою любовь к жизни Шопенгауэр называет «извращенной волей к жизни»? Говорю вам: сам он извращенец! Да это же дырка от бублика, а вы ее едите.
Спокойно, Дэрил. Тут необходимо открытое сознание. Ну да, у Шопенгауэра был необычный философский взгляд на вещи. И никуда не деться от того факта, что он был неизлечимо болен Мировой Скорбью. Но если вам надо поднять настроение, почему бы не посмотреть телепрограмму «Экстремальное преображение»?[12]
Честно говоря, Шопенгауэр продолжал кайфовать от все более депрессивных идей. Он заявлял, что смерть – желанное освобождение от жизни. Цитировал лорда Байрона как своего единомышленника в презрении к скудным радостям жизни:
В какой-то момент Шопмастер[13] даже приходит к выводу, что, если подумать о горестях жизни, лучше вообще не жить!
«С сорокалетием. Забираю тонус мышц плечевого пояса, девичий тембр голоса, удивительную переносимость кофеина и способность переваривать картофель фри. Остальное можешь оставить себе».
Сэм и Джо, два пожилых джентльмена, беседуют, сидя на скамейке в парке.
Сэм говорит:
– Ох, моя жизнь – это сплошные тревоги. Бизнес лопнул, жена болеет, сын – вор. Иногда думаю: лучше б я умер.
Джо:
– Как я вас понимаю…
Сэм:
– Лучше бы я не родился.
Джо:
– Да, но кому так везет? Быть может, одному из десяти тысяч.
Но подождите – Шопенгауэр настаивал на том, что он не пессимист. Из-за того, что он считал жизнь источником страданий и разочарований, мы не должны сразу же делать вывод, что он был сторонником философии «жизнь – дерьмо, а потом ты умираешь».
Наоборот. Артур скорее буддист, чем пессимист. Он читал буддистские священные книги в ранних европейских переводах и соглашался с Буддой в том, что всякое существование есть страдание. Но, как и Будда, он не думал, что оно в конечном счете материально, поскольку обычный мир – просто иллюзия. Единственная вещь, которая действительно реальна, – то, что он именовал Волей, понимая ее как слепую, иррациональную, бесцельную силу, на которой все и держится. Короче, есть ли повод для пессимизма? Ведь всего того, из-за чего мы расстраиваемся, в известном смысле не существует.
