Хаос - [74]

Шрифт
Интервал

Хайнц Ленсен, даже когда звался Левизоном, слыхом не слыхал ни о существовании такого Союза, ни об особом долге перворожденных. Поэтому он оторопел от представшей его глазам картины, когда в это утро накануне Песаха робко переступил порог молельни в синагоге Борычева. Прибыл он вчера поздним вечером, а сегодня, снедаемый любопытством, вышел оглядеться. Дорогу к синагоге ему указало невнятное монотонное журчание человеческих голосов, долетавшее из-под арки, за которой угадывался просторный двор. Он вошел через ворота, где сновали туда-сюда древние бородатые евреи с узелками под мышкой, и оказался на мощенной неровными булыжниками площадке, вокруг которой притулились беспорядочно разбросанные приземистые строения. Отовсюду доносился гул голосов. Он подошел к открытому окну ближайшего здания и увидел настоящее столпотворение: множество мужчин, укутанных в длинные грязно-белые или желтые платки, расположились поодаль от одного впереди и, подобно ритмичному хору, бойко раскачивались верхней частью туловища. Некоторые из них, как и стоящий впереди, покрыли головы так, что не было видно даже лица, другие в спешке только готовились к молитве, развязывая свои узелки и доставая покрывала, кое-кто обвязывал черными ремешками с черными же коробочками голову и оголенную левую руку[14].

Во дворе тоже толпились группы евреев, беспокойно и шумно обсуждая что-то. Хайнц поднялся по стертым каменным ступеням в одну из молельных комнат, где ему показалось потише, и таким образом угодил прямо на праздник первенцев, который вел Мойша Шленкер.

Небольшое помещение было окутано полумраком, маленькие тусклые окошки, заляпанные грязью, находились едва ли не на уровне мостовой и пропускали немного света. На столе, вокруг которого сидели подростки и юноши постарше, в подсвечниках горели две сальные свечи. Все были так погружены в свои занятия, что никто не обратил внимания на чужака в европейском платье, смотревшегося здесь белой вороной. Хайнц с интересом рассматривал толпившихся у стола людей, от двери ему было не разглядеть, что настолько поглотило их внимание — плотный частокол спин загораживал видимость. Ему невольно вспомнилось, что где-то он уже наблюдал подобную картину, только никак не мог сообразить, где. Где, черт возьми, на Западе, в Европе, могла возникнуть ситуация, когда куча людей теснится вокруг длинного стола, напирая на тех, кто, склонившись, стоит вокруг немногих сидящих, — и все, затаив дыхание, всецело поглощены происходящим на столе? Озарение пришло, когда Хайнц сделал несколько шагов: ну, конечно! В казино Монте-Карло, а также в берлинском клубе — у зеленого стола с рулеткой или баккарой! Неужели и здесь? Невозможно! Он никогда не поверил бы, что, кроме игры, еще что-то может привлечь такой острый интерес. Повинуясь внезапному порыву, он поднялся на невысокий помост посреди комнаты и поверх голов разглядел толстые книги, над которыми были согнуты все спины.

Что-то зацепилось за полу его пиджака. Хайнц резко обернулся и обнаружил мальчишку лет десяти, который деловито ощупывал ткань его костюма.

— Знатная материя! Высший сорт! — со знанием дела поцокал языком малыш и уважительно покивал головой, заметив взгляд Хайнца.

II

Хайнц вдруг осознал, что является объектом усиленного наблюдения многочисленной публики. Не меньше двух дюжин разновозрастных мальчишек окружили его и изучали с простодушной непосредственностью лицо, одежду, обувь. По всей видимости, он являл собой сказочный рекламный образец непреодолимой притягательной силы. Хайнц, в свою очередь, разглядывал детей с неменьшим интересом, для него они тоже были в диковинку. Серьезность больших темных глаз, спокойствие и уверенность, с которыми они выдерживали прямой взгляд, казались почти невероятными. Но сказать, что их физиономии были недетскими, не повернулся бы язык; скорее, в них напрочь отсутствовала кукольность, что сплошь и рядом встречалось на Западе. Это были думающие личности, только еще маленькие и не вполне развитые, но определенная замкнутость в них уже читалась. Внешний вид тоже не сочтешь кукольным: получше одетые носили черные рабочие блузы и жесткие круглые шапочки, многие были босоноги и в лохмотьях, клочья свисали над большими дырами. У некоторых головы были покрыты великоватыми мятыми и грязными шляпами. И у всех эти глаза — серьезные, глубокие, — заглянув в которые невольно задаешься вопросом: как у ребенка могут быть такие глаза?

Один из мальчиков подошел к Хайнцу и протянул не слишком чистую ладошку, сопровождая жест словами на чужом языке. Стоило Хайнцу принять ее, как налетела вся стая, чирикая все те же звуки, и вскоре комната наполнилась гомоном, потому что каждый старался выделить свою песню. И все рвались пожать Хайнцу руку, иные делали два-три захода. Образовалось нечто вроде спортивных состязаний, явно доставлявших ребятне необузданную радость. Примерно так же веселятся дети в Берлинском зоопарке, тряся руку ручному шимпанзе.

— Скажите «шолом алейхем»! — выкрикнул кто-то.

И со всех сторон посыпалось:

— Шолом алейхем! Алейхем шолом! Шолом алейхем! Алейхем шолом!


Рекомендуем почитать
Реальность 7.11

К 2134 году человечество получает возможность корректировать события прошлого. Это позволяет избежать войн, насилия и катастроф. Но не всё так просто. В самом закрытом и загадочном городе на Земле, где расположена Святая Машина — девайс, изменяющий реальность, — происходит череда странных событий, нарушающих привычную работу городских служб. Окончательную судьбу города решит дружба человека и ога — существа с нечеловеческой психикой, умудрившегося сбежать из своей резервации.


Снегири

Сборник рассказов «Снегири» – это книга о счастливом детстве. Вспоминая конец двадцатого века в сибирском городе, прозаик Дарья Димке воссоздает мир ребенка, в котором мировая культура переплетается с трагедиями большой истории, семейные традиции дают ощущение устойчивости бытия, а столкновение со смертью усиливает любовь.


На крутом переломе

Автор книги В. А. Крючков имеет богатый жизненный опыт, что позволило ему правдиво отобразить действительность. В романе по нарастающей даны переломы в трудовом коллективе завода, в жизни нашего общества, убедительно показаны трагедия семьи главного героя, первая любовь его сына Бориса к Любе Кудриной, дочери человека, с которым директор завода Никаноров в конфронтации, по-настоящему жесткая борьба конкурентов на выборах в высший орган страны, сложные отношения первого секретаря обкома партии и председателя облисполкома, перекосы и перегибы, ломающие судьбы людей, как до перестройки, так и в ходе ее. Первая повесть Валентина Крючкова «Когда в пути не один» была опубликована в 1981 году.


Когда в пути не один

В романе, написанном нижегородским писателем, отображается почти десятилетний период из жизни города и области и продолжается рассказ о жизненном пути Вовки Филиппова — главного героя двух повестей с тем же названием — «Когда в пути не один». Однако теперь это уже не Вовка, а Владимир Алексеевич Филиппов. Он работает помощником председателя облисполкома и является активным участником многих важнейших событий, происходящих в области. В романе четко прописан конфликт между первым секретарем обкома партии Богородовым и председателем облисполкома Славяновым, его последствия, достоверно и правдиво показана личная жизнь главного героя. Нижегородский писатель Валентин Крючков известен читателям по роману «На крутом переломе», повести «Если родится сын» и двум повестям с одноименным названием «Когда в пути не один», в которых, как и в новом произведении автора, главным героем является Владимир Филиппов. Избранная писателем в новом романе тема — личная жизнь и работа представителей советских и партийных органов власти — ему хорошо знакома.


Контракт

Антиутопия о России будущего, к которой мы, я надеюсь, никогда не придем.


В любви и на войне

Британка Руби мечтает найти могилу мужа, пропавшего без вести, покаяться в совершенном грехе и обрести мир в своей душе. Элис, оставив свою благополучную жизнь в Вашингтоне, мчится в Европу, потому что уверена: ее брат Сэм жив и скрывается под вымышленным именем. Немка Марта рискнула всем, чтобы поехать в Бельгию. Она отлично понимает, как встретят ее бывшие враги. Но где-то в бельгийской земле лежит ее старший сын, и она обязана найти его могилу… Три женщины познакомятся, три разные судьбы соединятся, чтобы узнать правду о мужчинах, которых они так любили.


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.