Хаос - [55]

— Ваше превосходительство! — беспокойно заерзал Боде, пытаясь собраться с духом. — С одной стороны, меня несказанно радует наше взаимопонимание в вопросе ритуальных убийств, но, с другой стороны, я, будучи немцем, не могу принять некоторые ваши взгляды безоговорочно. Как раз у нас в Германии евреи пользуются полным равноправием и…

— Ах, равноправием?! Только при условии, что они откажутся от своей веры и всего еврейского, только тогда! Вы деморализуете тех немногих евреев, что у вас там есть, и вот они уже стыдятся собственной самобытности и стараются встроиться в ваше общество вроде какой-то особой церковной общины. Тут уж хвала моим дорогим русским евреям! Они хоть людишки с характером!

— Ваше превосходительство, могу я сказать откровенно? — Боде более или менее удалось собраться с мыслями.

— Я прошу вас об этом, мой дорогой друг! — сердечность губернатора перехлестывала через край. — Только откровенно, только свободно — как я! У нас ведь дружеская беседа! Я сейчас вам не начальник — просто человек, радующийся возможности доверительно обменяться мыслями с образованным и либеральным собеседником.

— Хорошо. Тогда без обиняков. Я чрезвычайно поражен. И не только тем, что столкнулся здесь с такими воззрениями, которые для меня новы и пока что непонятны, но до сих пор я считал русских по большому счету фанатичными антисемитами…

— Ах, как мало нас знаете, вы, немцы! — губернатор шутливо укоризненно покачал головой.

— Но прежде всего… Мне обрисовали ваше превосходительство как ярого антисемита. И вдруг я слышу, что взгляды, которые я сегодня выразил в своей проповеди, не только не вызывают неудовольствие…

— Неудовольствие? Да что вы! Я впечатлен! Вдохновлен!

— Так вот! Я всем сердцем радуюсь похвале, которую вы воздали моей проповеди, и обещаю впредь служить в том же духе для…

— Минуточку! Не столь поспешно! Угоститесь же папиросой! Что, нет?.. Итак, ваша проповедь. Наши воззрения полностью совпадают, как я уже выразил, но правильно ли обнародовать наши просвещенные взгляды с церковной кафедры, это еще вопрос!

— Разве не в том долг моего служения, чтобы вести к свету паству? Особенно теперь, когда все вокруг говорят о погромах?

— Кто говорит о погромах? Какие погромы? Здесь? В моем городе? Кто наплел вам таких небылиц? — губернатор изобразил безграничное удивление, переходящее в возмущение.

Пастор Боде неуверенно посмотрел на него.

— Все говорят. Повсюду. Даже намекают, что сам господин губернатор…

— Вот видите, сколько коварства в людях! — губернатор казался уязвленным в самое сердце. — Как это печально! Но вы-то теперь меня знаете! Говорю вам, если здесь и дойдет до погрома — избави боже, конечно — но исключать ничего нельзя, — то смута может подняться только с немецкой стороны.

— Значит, до этого никогда не дойдет! — запальчиво воскликнул Боде. — За свою паству я ручаюсь!

— Не говорите столь категорично, дорогой господин пастор. За себя-то трудно ручаться. Но если уж вы такого мнения, к чему тогда ваша проповедь против погромов? Зачем подставляться излишними комментариями? Кто неволит вас занимать какую бы то ни было позицию? Вы противопоставляете себя всеобщему настроению ваших же соплеменников и бежите впереди событий. Пусть все идет своим чередом. В конечном счете, что ни делается, все к лучшему. Время от времени волна погромов прокатывается по России. Да боже ты мой! Чернь ищет выхода своим звериным инстинктам. Мудрый правитель должен о том печься, чтобы страсть к разрушению не нанесла непоправимого ущерба и не уничтожила краеугольные ценности. На кого же должно нацелиться это исступление? На церковь? На государство? На правительство? Дорогой друг, мы ведь беседуем с глазу на глаз? Мы-то с вами знаем прочность этих институтов. Выдержат они мятежный штурм? Да рухнут они! Стоят-то на полом фундаменте! Евреи — совсем другое дело. Они выдержат и огонь, и натиск. Уж тысячи лет каким только гонениям они ни подвергались, какие погибельные силы ни обрушивались на них! А они все выдержали, не сдали на милость врага свою сущность. Так что пусть уж лучше эдакий вандализм отведут от нас евреи. Noblesse oblige![12] Они и это, и еще не такое выдержат, сохранив себя. Да что там говорить, еще и выиграют в душевной стойкости. Вы, в Германии, с вашим хваленым равноправием рушите барьеры, которые сохраняют евреев от полного растворения, от потери себя. Погромы и дискриминационные законы — они, по сути дела, великое благо для евреев. Жизнь племени спасается ценой нескольких жертв погрома. Должен я этому противиться? Имею на это право? Имеете вы право? В угоду отдельным личностям принести в жертву целый народ? Нет, нет и нет, мой друг! Мы должны усмирять наши личные эмоции. Думать о всеобъемлющем! Мы защищаем нас и нашу культуру и при этом, если взять в общем и целом, не наносим евреям ни малейшего вреда.

— Ваше превосходительство изволит шутить? — помолчав, подал голос Боде. — Не могу поверить в серьезность подобной дедукции.

— Воля ваша, хотите верьте, хотите нет, господин пастор. Да уж придется! — с нажимом произнес губернатор.

Он внезапно встал во весь свой исполинский рост и сверху вниз многозначительно посмотрел в глаза пастору, не смевшему подняться со своего стула — так близко нависал над ним губернатор.