Хаос - [51]

— Тогда уж, зачем нам самооборона! — закричал Меир. — Лучше сразу дадим себя забить, как скот!

— Мы работаем на все человечество, а не на кучку людей! — силился перекричать Давид. — И Сион мы хотим воздвигнуть для всех. Придет время, когда сотрутся все национальные различия, как и различия в вере, рождении и имущественном состоянии.

— До той прекрасной поры просто уже не останется евреев, которые могли бы ему порадоваться, если дело так дальше пойдет! — орал не своим голосом Биньямин.

— Во всяком случае, мы должны жить, чтобы добиться своей цели, — постучал по столу Мендл, призывая к спокойствию. — Мы едины в том, что все хотим защитить наших людей, если нападут банды Куярова. Наши идеалы важны, сколь бы они ни отличались, и мы будем отстаивать их своими жизнями. Давайте продолжим эту дискуссию после Песаха, а сейчас вернемся к работе. У нас много дел. Вот список членов нашего отряда самообороны, теперь следует определить места, где собираться ячейкам, и как нам оповещать друг друга, если до этого дойдет…

— Минуточку! — не успокаивался Давид. — Может быть, в зале по соседству есть и другие, кто хочет к нам присоединиться?

Он похромал к двери в смежное помещение, приоткрыл щелочку, просунул голову — смутный гул голосов, все время доносившийся оттуда, стал отчетливее.

— Ах! — Давид снова прикрыл дверь. — Там спорят о допросе свидетелей перед синедрионом в Иерусалиме. Тоже мне, насущный вопрос! Ох уж эти старики!

V

Вопрос, который прорабатывали в учебном зале, действительно был не из простых. По наморщенным лбам и сосредоточенным лицам читалась тяжелая умственная работа. Вокруг длинного стола со стороны окон сидели и стояли человек двадцать, все сплошь почтенного возраста. Взгляды одних застыли на страницах книг, другие устремлялись вдаль, третьи, направленные внутрь, прятались под прикрытыми веками — но все тела раскачивались вперед-назад, одни степенно и размеренно, другие резко и взволнованно.

— Итак, дело обстоит следующим образом, — говорил, рьяно копошась в бороде и ритмично колыхаясь, Мойша Шленкер, который вел сегодня занятие. Каждый раз, когда его затылок касался стены, голова застывала в таком положении на несколько секунд, но монотонный напев, положенный при штудировании Талмуда, не прекращался. — Необходимы два свидетеля, чтобы на их показаниях можно было осудить подозреваемого. И вот два свидетеля говорят: «Мы видели, как Рувен убил Шимона в такой-то день в таком-то месте». И приходят два других свидетеля и говорят: «Те двое дали ложные показания, в тот день их не было в том месте, они были с нами совсем в другом». Тогда закон говорит: первые двое — лжесвидетели, и оба приговариваются к смерти, и их казнят — их казнят — их обоих казнят вместе, потому что нельзя казнить только одного. Если же один из двух умирает до казни, то оставляют жизнь и другому, потому что в одиночку никто не может дать ложные показания, одно свидетельство от одного человека ничего не значит, необходимы свидетельства двоих. Итак, если оба согрешили вместе, то и карать их можно только вместе.

— А как можно по показаниям двух новых свидетелей казнить двух первых? — вмешался один из талмудистов. — Тут два свидетеля, там два свидетеля: двое против двух. Кто может подтвердить, что оба новых говорят правду? Может быть, они лгуны, а первые двое дали верные сведения?

— Правильно! Истинно так! — раздался хор голосов.

— Хороший вопрос, — одобрил Мойша Шленкер и сдвинул картуз на затылок. — Но не новый. Это толковали многие мудрецы: Раши и другие тоже. Дело вот в чем: каждый из первых двух свидетелей был опрошен по отдельности, так что второй не слышал, что говорит первый; теперь два других свидетеля, новые против каждого из первых, так что получается всегда двое против одного — вот так надо разводить. Но лучше посмотрим, как об этом говорит Раши!..

— У меня еще есть вопрос! — крикнул кто-то с другого края стола. — Вы, реб Мойша, говорите, что закон устанавливает: если один из лжесвидетелей умрет, другой не может быть казнен. Вот я спрашиваю: а что, если один свидетель убьет второго? Идут они на казнь, и по дороге один берет камень и убивает другого, должен ли он быть помилован? Тем, что убил другого, освободится сам? Эй, может такое быть?

Поднялся недовольный гул.

— Реб Хаим! — неодобрительно покачал головой Мойша Шленкер. — Что за вопросы? Чем он поможет себе? Тогда его казнят за убийство другого. Нет, это не вопрос. Итак: у нас два свидетеля против двух других, на самом же деле мы имеем два раза по два свидетеля против одного.

— Реб Мойша! — снова крикнул Хаим, обиженный столь резкой отповедью. — Ваш ответ — не ответ. Раз он убил второго свидетеля, то не может быть казнен! Это не убийство!

Всеобщее недовольство направилось на Хаима, который, встревая со своими вопросами, мешал работе мысли каждого.

— А почему нет? Почему это не убийство? — сдержанно спросил Мойша Шленкер.

— Потому что написано: кто совершает убийство, тот сокрушает жизнь; но кто убивает мертвого или того, который почитай что мертвый, того, кто лежит на смертном одре, чья жизнь обречена и спасения больше нет — кто убивает такого человека, тот не совершает убийства. У нас ведь здесь человек уже обречен на казнь, он уже на пути к месту казни, для него больше нет спасения, он считай что мертвый! Как тогда можно казнить другого, если он не убивает? Ведь он убивает мертвого!