Ханский ярлык - [15]

— Ну что? — прищурился Дмитрий.

— Клин-то клином надо вышибать, князь, забыл нашу поговорку?

— Объясни.

— Все просто. Андрей побежал на тебя хану капать. А ты возьми с княгиней да с детьми едь к Ногаю.

— Самому в петлю?

— В какую петлю? Во-первых, ты с подарками явишься и с повинной головой. А главное, развеешь ту напраслину, что на тебя Андрей там возвел. Ведь он же там дул хану, что ты не весь выход в Орду отдаешь.

Дмитрий Александрович задумался, наморщил лоб, сведя брови.

— Хм. Подумать надо.

— Подумай, князь Дмитрий. Ты ж не глупый человек, должен понимать, что, если один Андрей будет в Орду бегать, нам мира и тишины не ведать. Только Ногай может остановить его.

— Хорошо. Спасибо за совет, Святослав Ярославич. Скажи, ты нарочно окликнул меня, когда мы разошлись?

— Разумеется.

— От кого стерегся?

— От посадника. Ему знать о сем не след, еще предупредит Андрея, а то, чего доброго, перехватит тебя в пути. Новгородцы мастера на это — князьям дорогу загораживать.

— Да уж это я на себе испытал. Если б не Довмонт, они б меня из Копорья не выпустили. Еще раз спасибо, Святослав,— дружески похлопал по плечу тверского князя Дмитрий и попросил: — Оно и Даниле, пожалуй, не стоит о сем сказывать.

— Хорошо, Дмитрий Александрович, и Москва знать не будет.

И князья разошлись

7. ПОТОК >11

Возвращение новгородцев было не очень веселое. Чего там, рассчитывали не только поратоборствовать, но, главное, пограбить, ополониться. И вот нате вам. Князья помирились, и славяне, выходит, зазря сапоги топтали, шагая в этакую даль.

Дорогой все валили на посадника — он виноват, скотина, что впустую сходили. Когда ж это было — славян задарма за тридевять земель гонять?

Семен Михайлович и сам понимал, что пошел на поводу у князей, и чувствовал, что в Новгороде пустой поход бедой обернется.

Хотели на обратной дороге Тверское княжество маленько пограбить. Да где там, разве после татар что хорошее останется? Что ни весь, то головешки да трубы печные. Да и за спиной тверской полк домой следует, зачем с союзником-то ссориться. Однако, дойдя до Торжка, встретили купцов нижегородских — пограбили, заоднемя и нескольких немцев потрясли.

Вот и вся пожива. Если на брата по ногате досталось, так и то хорошо. И с таким-то вот «богачеством» в Новгород входить? Стыд головушке. Дома ждут, надеются. А мы вот нате вам: в драных портах явимся, в сапогах дырявых!

Из-за всего этого решили в город родной войти ночью. Все краснеть меньше. Едва ворота Славянские миновали, разбежались как тараканы по своим углам.

Семен Михайлович тихонько поехал через мост на свою Прусскую улицу, что на Софийской стороне. Взлаяли приворотные цепняки, но, узнав голос хозяина, завизжали радостно. Сторож отворил ворота, явил на заспанном лице радость:

— Семен Михайлович! Вот радость-то нам, вот счастье. С победой, поди?

— С победой,— проворчал посадник зло.— Ты вот что, Демка, поутру, как развидняет, беги на вечевую площадь.

— Зачем?

— Слушай, дурак, не перебивая. Отирайся весь день там, ухо востро держи. Ежели сберется вече, слушай, что приговорят. И после приговора чеши через мост домой. Доложишь, что приговорили.

«Видать, беду чует хозяин-то»,— подумал сторож, но сказал другое:

— Слушаюсь, Семен Михайлович. Не боись, на крыльях прилечу с веча-то.

— Леши¹² ты бы не летал, Демка,— проворчал посадник, передавая повод конюху, прибежавшему от сарая.

— Можешь сразу поить-кормить, не стомлен конь,— приказал посадник конюшему.

Где уж было коня стомить, если полдня на Селигерской дороге под городом простояли, темноты дожидаючи.

В доме взбулгачилась¹³ жена посадника, кряхтя, вздувала огонь, собирала на стол чего перекусить: крынку с молоком, калач с пирогом.

Явился в дверях и сын старший, Михаил, в подштанниках, молвил, зевнув:

— На щите, батя?

Посадник ничего не ответил балбесу, лишь очами недобро сверкнул. Ел так, что за ушами трещало, наголодался в походе на сухомятке-то. Кончил есть, всю крынку навернул и калач с пирогом убрал, отер усы, бороду. Заговорил:

— Вот что, мать, как развидняет, забирай всю мелкоту — и к куме на Козьмодемьянскую.

— Зачем? — удивилась старая.

— Сказано, уходи. А ты, Мишка, уйди к приятелю своему на Чуденцову улку. Там пересиди.

— Эх,— вздохнул сын.— Видать, обмишурился-то в походе, батя.

— Цыц! — хлопнул ладонью по столу Семен Михайлович,— Яйца курицу взялись учить.

Вот молодежь пошла. Никакого уважения ни к летам, ни к званию. Тут сердце, того гляди, лопнет с печали, а он оскаляется. И это сын.

— Може и поток случиться,— тихо молвил посадник.

— Свят, свят, свят,— закрестилась посадничиха испуганно.— Не к нашему двору.

— Если случится, то как раз к нашему,— сказал жестко посадник.— Миш, немедля, сейчас же схорони куны и все серебро и золото.

— Где? — сразу побледнев, посерьезнел сын.

— Ссыпь в горшок, закопай в подвале. Да место-то, место заметь.

Встревожилось семейство, засуетилось. Уложив с сыном деньги и золото в горшок, Семен Михайлович под печь спихал оружие, брони, шлем, бармицы и все это поленьями забросал.

— Рыться не станут,— утешал себя с горечью,— на потоке все спешат, хватают, что видят.

На рассвете вспомнил о конях, пошел в конюшню, поднял конюха.