Халиф на час - [98]

И Абу-ль-Хасан, увидев, что все соседи собрались, и ругают его, и говорят ему такие слова, обернулся к ним и сказал: «Кто вы такие и кто Абу-ль-Хасан? С кем вы сейчас разговариваете и кто это такой ваш Абу-ль-Хасан? Аллах погуби вас вместе с Абу-ль-Хасаном! Скажите мне, кто такой Абу-ль-Хасан?» — «Боже великий! Абу-ль-Хасан, ты забыл своих соседей и товарищей, с которыми воспитывался, и эту женщину — твою родительницу! Что с тобой сегодня делается?» — говорили соседи. А Абу-ль-Хасан кричал им в ответ: «Свидетельствую, что нет бога, кроме Аллаха! Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! О слепцы, о коровы! Так, значит, мое имя Абу-ль-Хасан? Я — повелитель правоверных, халиф Харун ар-Рашид, и если вы этого не знаете, я вам такое покажу, что вы научитесь уму-разуму и убедитесь, что я повелитель правоверных, о сводницы!»

И когда соседи увидели, в каком Абу-ль-Хасан состоянии, они решили, что он потерял рассудок, сошел с ума. Его схватили, скрутили ему руки, чтобы он больше не бил мать, и послали сообщить об этом начальнику больницы, в которой сидят сумасшедшие, и тот сейчас же явился вместе со своими людьми, которые несли фалаку, железные оковы и воловьи жилы.

И Абу-ль-Хасан, увидев этих людей, сейчас же узнал их и воскликнул: «Разве дозволяет вам Аллах делать из вашего халифа, повелителя правоверных, бесноватого? Над повелителем правоверных вы делаете такое!» — «Мы ничего не делаем с повелителем правоверных, а только с бесноватым Абу-ль-Хасаном. Пусть откажется от своих безумств. А с халифом мы ничего не делаем», — сказали те, и Абу-ль-Хасан вскричал: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Горе вам, клянусь Аллахом великим, я повелитель правоверных, я халиф! Бог с вами, о люди, ослепли вы, что ли! О люди, я повелитель правоверных!»

И когда начальник и люди из больницы услышали слова Абу-ль-Хасана, они убедились в его безумии. Ему наложили на ноги и на руки железные цепи и забрали его в больницу, а когда его привели туда, начальник приказал его бить, и его били воловьими жилами, пока пот не превратился у него в кровь, а он кричал: «О люди, образумьтесь! Вы бьете вашего халифа! Я повелитель правоверных! Смотрите не ошибитесь!» Потом Абу-ль-Хасана посадили в какой-то комнате на цепь и оставили там, и каждый день давали ему по пятьдесят плетей, утром и вечером, пока совершенно не истерзали ему бока и плечи. И Абу-ль-Хасан лишился покоя и его так истязали, что из-за множества ран он не мог лежать ни на котором боку. И каждый день его спрашивали: «Ты кто?» — а он отвечал: «О люди, я вовсе не бесноватый и не лишился рассудка! Мои слова не изменятся, и они все те же, как прежде, так и теперь: я наместник Аллаха, повелитель правоверных». И его стали наказывать день ото дня все сильнее, а его мать каждый день приходила к нему, и упрашивала его, и уговаривала образумиться и отказаться от своих слов.

И вот однажды она пришла и увидела, что он в самом плачевном положении: все тело его разбито в лепешку, и кровь непрерывно льется у него из боков, и от отсутствия покоя и страшных истязаний он сделался похож на черную палку. И она стала над ним плакать, и слезы струились у нее по щекам, как вода в канаве, а потом она решила посмотреть, образумится он или нет, и молвила: «О дитя мое Абу-ль-Хасан, как ты поживаешь?» — и ее сын, услыхав, что она зовет его Абу-ль-Хасаном, чуть не лопнул от ярости и сильного гнева и сказал: «Пошла, о треклятая, с моих глаз, прокляни Аллах тебя и твоего сына! Я повелитель правоверных!»

И усилилась скорбь матери Абу-ль-Хасана и ее плач, ибо она увидела, что ее сын все в том же положении, и она молвила: «О дитя мое любимое, откажись от такого мнения. Может быть, тебе привиделся сон, а ты думаешь, что это правда. Посмотри, в каком ты состоянии, и пожалей самого себя! Как может быть, чтобы ты был повелителем правоверных, а тебя посадили в такое место, к бесноватым, и каждый день пытают? Как это так — ты халиф, а с тобой делают такие вещи — бьют без жалости и истязают без меры. Пожалей самого себя и взгляни на свое тело, ведь на нем нет живого места от ран.

Сжалься над самим собой и вернись к разуму, чтобы не умереть под пыткой». И каждый день мать Абу-ль-Хасана ходила его проведать и говорила ему такие слова, а потом возвращалась опечаленная, со слезами на щеках от горя, а Абу-ль-Хасан все время воображал в уме, как он надевает одежду халифа, и садится на халифский престол, и как он сидит в диване, а везири, эмиры и вельможи царства стоят, ожидая от него приказаний, и вспоминал комнаты, которые видел, и окружавших его рабынь, наложниц и слуг и все прочие дивные вещи.

Но наконец от сильных побоев и великих пыток он обратился к разуму, и задумался, и сказал про себя: «Будь это правда, то, что я думаю, я бы не оказался той ночью, пробудившись от сна, в своем доме и не нашел бы себя одетым в платье Абу-ль-Хасана. Нет, я увидел бы, что одет в платье халифа. Не иначе, эта старушка, которая каждый день приходит ко мне, правду говорит, что она мне мать и что я — Абу-ль-Хасан, ее сын, и что это все мне привиделось в сонных грезах. Ведь если я халиф, то где же-везирь и где евнухи? Как может быть, что я повелитель правоверных, Харун ар-Рашид, а меня оставили здесь и подвергли этим безжалостным пыткам? Но все это лишь уступка по принуждению, и я далеко не убежден, и выяснить истину может только одна вещь, а именно история с имамом и с четырьмя старыми квартальными сторожами». Потом Абу-ль-Хасан кликнул сторожа, приставленного к нему, и попросил его сходить и сказать начальнику, чтобы тот пришел поговорить с ним, и сторож сходил. И начальник пришел и спросил Абу-ль-Хасана: «Что тебе надо?» И Абу-ль-Хасан молвил: «Я хочу спросить, твое превосходительство, одну вещь, и это мне разъяснит, был ли я халифом или не был и все это случилось со мной во сне. За один день до того, как ты меня привел в это место, я велел моему везирю Джафару дать одной старухе, которую зовут Умм Абу-ль-Хасан, кошель с пятью сотнями динаров, а также приказал вали, правителю города, всыпать имаму, что в мечети, и четырем старикам, сторожам квартала, каждому по четыреста плетей и потом провезти их по городу и выгнать…»