Халиф на час - [97]

Когда Абу-ль-Хасан услыхал речи своей матери, он немного образумился и открыл глаза. Он оглядел свою комнату, и посмотрел на самого себя, и сказал: «Твоя правда, о матушка, кажется, я — Абу-ль-Хасан, а ты — моя мать. Верно ты говоришь, твоя правда! Возможно, что я Абу-ль-Хасан, как ты говоришь. Аллах да посрамит сатану!»

И когда его мать увидела, что Абу-ль-Хасан немного очухался, она принялась весело болтать с ним, но потом Абу-ль-Хасан вдруг опять задумался и воскликнул: «О колдунья, о шлюха, какой я тебе сын Абу-ль-Хасан! Говорю тебе, пошла с глаз моих. Ты хочешь своим колдовством превратить меня в твоего сына Абу-ль-Хасана! Да погубит тебя Аллах и да погубит с тобой твоего сына! Клянусь Аллахом, я не кто иной, как повелитель правоверных и наместник господа миров!» — «О дитя мое, — сказала ему мать, — заклинаю тебя Аллахом — помолись всемилостивому и помяни господа, дабы эти слова не ввергли тебя в беду. Измени, о дитя мое, эти речи на другие. Вставай, сын мой, и я расскажу тебе, что вчера случилось».

А мать Абу-ль-Хасана хотела отвлечь его, переменив разговор, и Абу-ль-Хасан сказал ей: «Ну, расскажи, что случилось». И она молвила: «Случилась целая история с имамом и с четырьмя стариками, сторожами в квартале: пришел вали, схватил их и надавал каждому по четыреста ударов слоновьим хвостом, а потом посадил каждого из них на верблюда и провез по всему городу, а затем выгнал их из города».

Едва Абу-ль-Хасан услыхал от своей матери эти слова, он вскочил, страшно вытаращил на нее глаза и закричал: «О старая греховодница, и ты еще говоришь, что я твой сын Абу-ль-Хасан! Когда я на самом деле повелитель правоверных, и это я отдал вали такой приказ! Теперь я все больше и больше убеждаюсь, что я не твой сын, которого, как ты говоришь, зовут Абу-ль-Хасан. Я повелитель правоверных! Я был очень рад, что наказал этих подлецов и мерзавцев, и ты теперь еще больше убедила меня, что я повелитель правоверных й что вали исполнил все, что я ему велел. Не говори мне, что я вижу сны или сплю. Нет, нет, я повелитель правоверных, уполномоченный пророка, — да благословит его Аллах и да приветствует! — но кто принес меня сюда — вот этого я не знаю. Хвала Аллаху, высокому, великому!»

И мать Абу-ль-Хасана, услышав его слова, растерялась и не могла понять, что с ним делается, и решила, что ее сын лишился рассудка, и сказала ему: «О мой сын, о дитя мое, помяни Аллаха, милостивого, милосердого. Величием Аллаха посрами сатану, о сын мой, и не говори таких слов, которые навлекут на тебя беду и всякие муки. Проси Аллаха великого — да будет он возвеличен и прославлен! — о снисхождении, чтобы он простил тебе грех, который ввергнул тебя в это несчастье. Владыка твой всепрощающ и милостив! Прошу его, пусть сделает он тебя разумным и выведет на правый путь, о дитя мое, чтобы ты не говорил так, как бесноватые, ибо у стен ведь есть уши. Опомнись, о сын мой!» Но Абу-ль-Хасан не успокаивался и не хотел выкинуть все это из головы. «О скверная старуха, — воскликнул он, — говорю тебе, пошла прочь с моих глаз! Клянусь Аллахом, я повелитель правоверных, наместник господа миров! А если ты еще будешь мне перечить, я встану и так тебя отделаю, что жизнь покажется тебе сегодня горше смолы».

И когда мать Абу-ль-Хасана увидела, что тот все больше расходится и продолжает твердить: «Я повелитель правоверных, я халиф!» — она заплакала, и заголосила, и стала бить себя по лицу, крича: «Спаси тебя Аллах от этого беса! Сохрани тебя Аллах! Ты ведь умный! Что с тобой сталось, что ты потерял разум, о обладатель разума! Ахи, ахи, ахи!» И когда Абу-ль-Хасан увидал, что его мать в таком состоянии, он, вместо тог-о чтобы ее пожалеть, еще больше взбесился, и схватил палку, и стал колотить мать, приговаривая: «А ну, говори, проклятая старуха, кто я такой? Так я Абу-ль-Хасан, твой сынок? Аллах погуби тебя вместе с твоим сыном! О проклятая, кто такой Абу-ль-Хасан?» — «О дитя мое, — молвила она, — не может мать забыть сына, которого она родила! Ты мой сын, дитя мое, ты — Абу-ль-Хасан, сынок! И как это ты говоришь про себя, что ты повелитель правоверных и наместник господа миров, когда это звание Харуна ар-Рашида, пятого из потомков аль-Аббаса. Вчерашний день он прислал мне кошель с пятью сотнями динаров, да сохранит нам его Аллах навеки!»

Услышав слова своей матери, Абу-ль-Хасан еще пуще взбесился, и его ярость усилилась. «О кочерыжка, о проклятая! — кричал он, — и ты еще говоришь мне, что я твой сын! Ты все еще уверяешь, что я вру, а кто же тебе послал кошель? Как же я не повелитель правоверных, когда я послал его тебе с моим везирем Джафаром?» — «О дитя мое, помяни Аллаха!» — ответила ему мать.

И Абу-ль-Хасан еще больше рассердился и стал осыпать ее ударами, приговаривая: «Как меня зовут? Говори, а не то я излуплю тебя до смерти. Как меня зовут? Повелитель правоверных? Смотри не говори больше, что я твой сын Абу-ль-Хасан! Я же тебе сказал, распроклятая, что я повелитель правоверных Харун ар-Рашид!»

И когда мать Абу-ль-Хасана увидела, что он все в таком же состоянии и не отступается от своих слов, она убедилась, что сын потерял разум и одержим бесом, а Абу-ль-Хасан все пуще бил ее по бокам и орал: «Скажи, что я повелитель правоверных, и больше ничего!» И Умм Хасан от такой жестокой порки стала кричать, призывая людей и соседок, чтобы те пришли и вырвали ее из рук сына, и соседи пришли, и вызволили ее, и сказали: «Что это такое, Абу-ль-Хасан? Ты лишился рассудка, и потерял страх божий, и сгубил свою душу. Какой человек поднимает руку на мать? А ты ведь к тому же сын почтенных людей, как же ты покушаешься на свою мать, когда она так тебя любит, что и описать нельзя?»