Хаджи - [169]

Урсула тихо закрыла за собой дверь.

— Что это был за шум? — пробормотал Кабир со своей кушетки.

— Я ничего не слышала, дорогой.

— Я подумал, что может быть это наше представление.

— Они скоро придут. Почему бы нам обоим не отведать немножко снадобья. Чего-нибудь такого, что дало бы нам подремать, а когда ты снова откроешь глаза, все уже будет готово.

— Ты так мила со мной, Урсула. Так мила.

Она открыла кожаный футляр с бархатной подкладкой, где хранились «его» и «ее» шприцы. Его был еще раньше наполнен дилаудидом[23], в достаточном количестве, чтобы продержать его под парами до прихода Ибрагима. Она со знанием дела погрузила иглу в его руку, и сон не замедлил последовать.

Эллинг наполнился звуками похоронного марша из Бетховенской Седьмой симфонии. Огни были включены на круговорот бесчисленных искр. Урсула сломала под носом Фавзи Кабира ампулу с нашатырным спиртом. Он со стоном проснулся и зажмурился от яркого света. Попытался закрыть уши от оглушительной музыки, но не смог двинуть руками. Они были в наручниках у него за спиной.

— Урсула! — закричал он.

— Я здесь, — сказала она от изножья кушетки. — Ты совсем проснулся, дорогой?

— У меня руки скованы!

— Это часть нашей игры. Верь мне.

Он попытался ерзать, но без толку, так как ноги его тоже были связаны.

— Мне это не нравится! Освободи меня!

— Но ты же все испортишь. Артисты уже здесь. Их всего трое. Ты один, я другой. Удивлен?

Кабир тяжело задышал, его пронзила внезапная испарина, а звуки и свет продолжали нестись мимо него. Он почувствовал руку на своей голой спине.

— А я — еще один, — сказал голос.

Кабир повернул голову, чтобы увидеть говорящего, но для этого он был слишком тучен.

— Угадай, — сказал голос.

— Мне это не нравится! — воскликнул он.

— Но, дорогой, нам это стоило такого труда, — успокаивала Урсула.

Его перевернули на спину. Над ним стоял человек в дьявольской маске из костюмерной. Он медленно снял ее. Эфенди выпучил глаза. Его тело заблестело испариной от страха.

— Султан! Султан! — закричал он.

— Ах, но ведь он не может тебя услышать, дорогой мой, — сказала Урсула. — Он совсем мертв и ждет в твоем катере, когда ты к нему присоединишься.

Она прибавила громкость. Ибрагим пихнул его и с лязгом выхватил кинжал.

— Поговорим! Давай поговорим, — взмолился Кабир.

— Да, говори, пожалуйста, — сказал Ибрагим.

— Деньги. Столько золота, что ты в нем сможешь плавать. Миллионы! Миллионы!

Ибрагим присел на край кушетки, приложил острие кинжала к его шее и чуть-чуть надавил.

— Сколько же миллионов ты имеешь в виду? — спросил Ибрагим.

— Миллионы, миллионы. Пять, десять… больше…

— Но если я возьму деньги, то за мной придет полиция.

— Нет, нет, нет. Я дам тебе деньги. Наличными. Позвоню, и их сейчас же принесут.

— Слышишь, Урсула? Он хочет дать мне денег.

— Он врет. У него с банкиром кодовые слова.

— Я не лгу! Я не хитрю! Я честный!

Ибрагим сильно ударил его по лицу тыльной стороной ладони, схватил его за короткие завитушки волос на затылке, дернул лицом кверху и взглянул в его полные ужаса глаза. Кабир плакал и неразборчиво что-то лепетал. Подобие улыбки проскользнуло по губам Ибрагима. Ему ужасно хотелось продлить агонию эфенди. Что делать? Высечь его кнутом? Ибрагим почувствовал дрожь от внезапного приступа дурных чувств. Гремела музыка, и огни отбрасывали дикие отблески. О Аллах, я же этим наслаждаюсь, подумал Ибрагим.

Он показал ей знаком, чтобы уменьшила звук.

— Хорошо. Вот сейчас мы сможем услышать самые последние удары его сердца.

Наступила тяжелая тишина. Ни звука, лишь усиленное дыхание всех троих и по временам хныканье Кабира.

— Когда я жил среди бедуинов, я видел, как мой дядя, великий шейх Валид Аззиз, отомстил парню, который соблазнил одну из его любимых дочерей. Если сделать как надо, он просто захлебнется собственной кровью, и мы в самом деле услышим, как воздух выходит из его тела.

— Партнер… ты полный партнер во всем… возьми это все… Мне ничего не надо… ничего… миллионы…

Острие кинжала скользнуло ниже кадыка к тому месту на шее, где сходятся ключицы и слегка выпячивается дыхательное горло. Движением вниз Ибрагим вонзил острие в горло Кабира.

— Сознаюсь во всем… пощади…

— Но каждый раз, как ты открываешь рот, лезвие входит чуть глубже, вот так.

Наружу выступил кружок крови. Ибрагим подержал кинжал в этом положении, наслаждаясь агонией Кабира. Урсула, подойдя ближе, плюнула на него. Лезвие погрузилось чуть глубже…

— Ты слишком этим наслаждаешься, Ибрагим.

— Да, верно.

— Я не желаю быть зверем вроде него. Кончай его.

— Скоро… скоро…

Послышался тихий свист — это воздух выходил из его проткнутого горла, смешиваясь с растущей лужей крови и переходя в бульканье. Ибрагим еще раз нажал на лезвие и подержал его без движения. Теперь кровь била струями.

— Ты начинаешь делать из этого бардак, — сказала она. — Прекрати.

— Лишь чуть дольше. Видишь, жизнь начинает покидать его.

Кабир попытался говорить, но кровь хлынула у него из горла.

— Это черт знает что!

— А-а-а! А-а-а! А-а-а! — заорал Ибрагим, вытащил нож и воткнул его в сердце эфенди по самую рукоятку. — А-а-а! А-а-а! А-а-а!

Он вытащил кинжал и стоял, тяжело дыша в ликовании. Урсула склонилась к нему и закрыла глаза.