Гюг-Волк - [27]
А больной лежит беспомощно, покрытый холодным потом, с неподвижным взором, бессильно опущенными руками. Его дыхание, то короткое, затрудненное, тревожное, то продолжительное, спокойное и глубокое, показывает различные фазы этой ужасной битвы.
А присутствующие переглядываются. Они думают: в один прекрасный день такая же борьба наступит и для нас. И победительница-смерть унесет нас в свою пещеру, как паук уносит муху. Но жизнь… она… душа улетит к другим небесам, восклицая: «Я исполнила свой долг, я мужественно боролась». А смерть, смотря снизу, как она подымается, не сможет последовать за ней: у нее останется только труп! О, великое утешение! — уверенность в бессмертии, надежда на правосудие, какой варвар смог бы вырвать вас из души человека?
К полуночи положение графа Нидека казалось мне безнадежным; начиналась агония; сильный, неправильный пульс временами упадал, останавливался, потом внезапно поднимался.
Мне оставалось только быть свидетелем, как умрет этот человек… я падал от усталости; все, что может сделать искусство, я сделал.
Я сказал Сперверу, чтобы он остался дежурить и закрыл глаза своему господину.
Бедняга был в отчаянии. Он упрекал себя в своем невольном восклицании: «Граф Нидек, что вы делаете?» — и рвал волосы от отчаяния.
В камине горел славный огонь. Я бросился одетым на постель и скоро сон охватил меня — тяжелый, беспокойный, который, так и кажется, должен прерваться стонами и слезами.
Я спал, обернувшись лицом к очагу, свет которого струился на каменный пол.
Через час огонь заглох и, как бывает, оживая, освещал стены своими большими красными крылами и утомлял мои веки.
В полудремоте я полуоткрыл глаза, чтобы видеть, откуда появились эти полосы света и мрака.
Самый странный сюрприз ожидал меня.
На фоне очага, еле освещавшегося несколькими догоравшими головешками, вырисовывался черный профиль: силуэт «Чумы».
Она сидела на корточках на табурете и молча грелась.
Сначала я подумал, что это иллюзия — естественное следствие моих размышлений за последние дни. Я приподнялся на локте и следил глазами, которые стали круглыми от страха.
Это была она; спокойная, неподвижная, она сидела, охватив колени руками, такая, какой я видел ее на снегу, с длинной шеей в складках, орлиным носом, сжатыми губами. Мне стало страшно.
Как попала сюда старуха? Как могла она пробраться в эту башню, возвышавшуюся над пропастями?
Все, что мне рассказывал Спервер о ее таинственном могуществе, показалось мне справедливым! Сцена, когда Лиэверле ворчал у стены, промелькнула, как молния, перед моими глазами! Я спрятался в алькове и, еле дыша, смотрел на неподвижный силуэт, как мышь смотрела бы на кошку из глубины своей норки.
Старуха была неподвижна, как скульптурные украшения камина; губы ее что-то бормотали.
Сердце у меня сильно билось; страх удваивался с минуты на минуту благодаря молчанию и неподвижности этого сверхъестественного видения.
Так продолжалось около четверти часа. Вдруг огонь охватил еловую ветку; она вспыхнула с треском, извиваясь, и яркие лучи осветили глубину залы.
Этой вспышки было достаточно для того, чтобы я мог разглядеть старуху. Она была одета в старинное платье из брокара пурпурового цвета, переходившего в фиолетовый; на левой руке был тяжелый браслет; в густых седых волосах, свернутых на затылке, красовалась золотая стрела; она была как будто призраком минувших дней.
Однако у нее не могло быть враждебных намерений, иначе она воспользовалась бы моим сном для исполнения их.
Эта мысль несколько успокоила меня, как вдруг она встала и медленно… медленно приблизилась к моей постели, держа в руках только что зажженный факел.
Тут я заметил неподвижный, свирепый взгляд ее глаз.
Я сделал усилие, чтобы встать, крикнуть: ни один мускул моего тела не дрогнул, ни малейшего звука не сорвалось с моих губ.
А старуха, нагнувшись надо мной из-за занавесей, смотрела на меня со странной улыбкой. Я хотел защищаться, позвать… взгляд ее парализовал меня, как птицу взгляд змеи.
Каждая минута этого безмолвного созерцания казалась мне вечностью.
— Что сделает она?
Я ожидал всего.
Вдруг она повернула голову, прислушалась, потом прошла большими шагами залу и отворила дверь.
Мужество отчасти вернулось ко мне. Усилием воли я встал, словно движимый пружиной. Я бросился вслед за старухой, которая одной рукой высоко держала факел, другой широко распахнула дверь.
Я хотел схватить ее за волосы, как вдруг в глубине галереи, под стрельчатым сводом замка, выходившим на площадку, я увидел… кого?
Самого графа Нидека!
Графа Нидека — которого я считал умирающим — одетого в громадную волчью шкуру; верхняя челюсть волка была надвинута на лоб в виде забрала, когти лежали на плечах, хвост волочился по каменному полу.
На нем были большие башмаки из толстой кожи. Шкура застегивалась у шеи серебряными когтями; все в его лице, за исключением тусклого, неподвижного, ледяного взгляда, обличало человека сильного, привыкшего управлять — властелина.
Мысли мои совершенно смешались при виде его. Бегство было невозможно. У меня хватило присутствия духа только на то, чтобы броситься в нишу у окна.
