Гяур - [4]

Не станет нестерпимой боль…

Тогда ему осталось жало:

Оно доселе расточало

Смертельный яд его врагам,

Но скорпион его вдруг сам

В себя с отчаяньем вонзает.

Так мрачный грешник умирает,

Так темный дух его живет!

Его раскаянье грызет,

Глубокий мрак над головою,

Внизу отчаянье немое,

И пламя жгучее кругом,

И холод смерти в нем самом…

…

Гарема сладостные пляски,

Красавиц пламенные ласки –

Ничто Гассана не влечет,

Охота в лес его зовет,

В горах он целый день проводит,

Но все ж забвенья не находит.

Иначе жизнь его текла,

Когда Леила с ним жила:

Гарема игры были милы…

Но разве там уж нет Леилы?

Так где ж сна? Об этом нам

Сказать бы мог Гассан лишь сам.

Различно в городе судили.

Она бежала, говорили,

Когда ночная скрыла тень

Последний Рамазана день

И минарет с его огнями

Меж правоверными сынами

Благую весть распространял:

Байрама праздник возвещал.

Она в ту ночь пошла купаться,

Чтобы домой не возвращаться.

Переодетая пажом,

За мусульманским рубежом

Она от мести грозной скрылась

И стать подругой согласилась

Она гяура своего.

Гассан, хотя не знал всего,

Но все ж не чужд был подозренья,

Она же все его сомненья

Умела лаской усыплять.

Рабе привык он доверять

И в час, когда ждала измена,

Пошел в мечеть, чтоб там колена

Перед святыней преклонить

И после кубок осушить

В своем дворце… Так рассказали

Нубийцы. Плохо охраняли

Они бесценнейший алмаз!

Но в этот самый день и час,

Когда по небу разливался

Таинственный Шингари свет,

Гяур вдоль берега промчался…

Но видно было всем, что нет

При всаднике пажа с собою

Иль девы, скрытой за спиною.

…

Бегу усилий я напрасных

Тебе словами передать

Всю прелесть глаз ее прекрасных.

Случалось ли тебе видать

Глаза печальные газели?

Вот так ее глаза темнели

И так казалися томны,

В них столько ж было глубины.

Коль их ресницы не скрывали,

Чистейшим пламенем сверкали

Они, как редкостный рубин;

Души в них нежной было много…

Когда б Пророк сказал мне строго,

Что все в Леиле прах один,

Клянусь, я спорил бы с Пророком,

Хотя б над огненным потоком

На Эль-Сирате я стоял,

И рай меня в объятья звал,

И пламень ждал бы под ногами.

Кто любовался только раз

Леилы грустными очами,

Тот усомнился в тот же час,

Что бедных женщин назначенье

Служить орудьем наслажденья,

Что нет души у них в телах.

Сияньем бога в небесах

Был полон взор ее прекрасный,

Ланит ее румянец ясный

С цветком граната спорить мог,

И волосы до самых ног

Душистой падали волною,

Когда, блистая красотою,

Леила распускала их

Среди прислужниц молодых,

А ножки нежные стояли

На белом мраморе… Блистали

Они, как чистый снег в горах,

Когда, рожденный в облаках

И не успевший загрязниться,

На землю мягко он ложится,

И, дивной грации полна,

Как лебедь по водам, она

Походкой двигалась прелестной…

О, Франгестана цвет чудесный!

Как лебедь волны бьет крылом,

Когда на берегу родном

Шаги заслышит, так Леила

Не раз нескромный взор сразила

Одним лишь жестом, и смельчак

Ей отдавал почтенья знак.

В ней все гармонией дышало,

Любовью нежной трепетало.

К кому ж летят ее мечты?

Увы, Гассан, тот друг – не ты.

….

В далекий путь Гассан пустился,

Отряд с ним вместе снарядился;

В отряде этом у него

Лишь двадцать воинов всего,

Как мужам битвы подобает,

У каждого из них сверкает

И ятаган, и ствол ружья.

У их же мрачного вождя

На шарфе сбоку прикрепленный,

Бандитов кровью окропленный

Палаш виднелся. Был жесток

Для арнаутов тот клинок,

Когда Гассану отступленье

Они отрезали и мщенье

В долине Парны их ждало.

Из них не многие сумели

Сказать, что там произошло…

Отделкой дорогой блестели

Пистоли – память прежних дней,

Но, несмотря на блеск камней,

Разбойник вида их пугался,

И шла молва: Гассан умчался

Себе невесту добывать.

Она не станет изменять,

Как та, что клятвы не сдержала,

Что темной ночью убежала,

Чтобы с гяуром молодым

Смеяться издали над ним.

…

Лучи заката освещали

Вершины гор и зажигали

В ручье прозрачную струю.

Волну холодную свою

Ручей прохожим предлагает.

Здесь горец жажду утоляет,

Торговец-грек сюда порой

Зайдет. Здесь ждет его покой

И отдых ждет от жизни трудной.

Там в городах, средь многолюдной

Толпы врагов несчастный грек

Лишь раб, а здесь он человек!

За свой товар он не боится,

Вина запретного напиться

Из кубка может… Ведь оно

Османам лишь запрещено.

…

Верх желтой шапки показался.

В ущелье тесном пробирался

Татарин… А за ним гуськом

Другие кралися тайком.

Вот впереди скала крутая,

Там коршунов голодных стая

Свой точит клюв; их ждет обед,

Лишь только дня угаснет свет.

Поток, зимою разъяренный,

Но летом зноем иссушенный,

Оставил черное русло…

Кустов там множество росло,

Их также зной спалит жестоко.

Вились по берегам потока

Тропинки; их загромождал

Хаос камней, обломков скал,

Оторванных иль вихрем горным,

Или годов трудом упорным

От неприступных диких гор,

Одетых в облачный убор…

Когда глаза людей видали

Пик Лиакуры без вуали?

…

Вот лес пред ними. "Бисмиллах!

Теперь откинуть можно страх,

Сейчас долина перед нами,

Простор там будет нам с конями!" –

Сказал чауш… Но в тот же миг

Сраженный пулею поник

Передовой. Все заспешили,

С коней мгновенно соскочили, –

Но вот уж трое на земле,

Им не сидеть уж на седле.

Напрасны их мольбы о мщенье,

Врагов не видно приближенья.

Одни спешат, грозя ружьем,

От пуль укрыться за конем,

Другие за скалой спасенья

Бегут искать, чтоб нападенья