Гяур - [3]

Так озарить внезапно совесть,

Прочесть нерадостную повесть,

Скорбь без надежды, без конца.

Но миг прошел, и беглеца

Сокрыла мгла. Сражен судьбою

Он лишь один, или с собою

Других он к гибели увлек?

Да будет проклят злобный рок.

И тяжкий час его явленья,

И горький миг исчезновенья!

Раба, погрязшего в грехах,

Гассана, покарал Аллах

И обратил его обильный

Роскошный замок в склеп могильный,

Когда гяур вошел туда,

Вошла с ним черная беда.

Так, коль самум в степи промчится,

Все в прах печальный обратится,

И кипарис не избежит

Той доли… Тихо сторожит

Он мертвецов покой глубокий,

Стоит недвижный, одинокий…

Его немая грусть прочней,

Чем слезы ветреных людей.

Коней приветливое ржанье,

Рабов заботливых старанье

Исчезли в замке с этих пор…

Там паутины лишь узор

Заткал в пустынных залах ниши,

Жилищем стал летучей мыши

Гарем, и занят был совой

На башне пост сторожевой,

И у фонтана пес голодный

Уныло воет, но холодной

Себе напрасно влаги ждет:

В бассейне мох один растет.

Давно ли вверх струя живая,

Зной неподвижный умеряя,

Высоко била и потом

Прохладным падала дождем

На землю с мягкой муравою!

Как хорошо ночной порою

Дробился светлый луч звезды

В струе серебряной воды,

С журчаньем бившей из фонтана.

Прошла здесь молодость Гассана.

Еще грудным младенцем он

Любил уснуть под нежный звон,

Он здесь вкусил очарованье

Мелодий сладостных любви,

И говорливые струи

Смягчали звуков замиранье.

Но седовласым стариком

Присесть к фонтану вечерком

Уже Гассану не придется;

Струя живая не забьется;

Была нужна Гассана кровь

Врагу. И никогда уж вновь

Здесь не раздастся восклицанье

Печали, радости, страданья.

Исчез разумной жизни звук

Здесь с плачем женским, полным мук;

Далеко ветром разнесенный,

Он стих. В безмолвье погруженный

Дворец покинутый стоит.

Лишь ветер ставней здесь стучит,

Потоки льются дождевые

Сквозь окна в комнаты пустые.

Как рады мы, когда песок

В пустыне след укажет ног.

И здесь, хотя б самой печали

Мы скорбный голос услыхали,

Он нас бы все ж утешить мог.

Сказал бы он: "Не все здесь рок

Унес, не все земле досталось,

И не совсем здесь жизнь прервалась".

Хоть блеск былой внутри дворца

Еще не стерся до конца,

Хотя лишь постепенно тленье

Ведет работу разрушенья,

Но не сулит покой и мир

Его наружный вид: факир,

Усталый путник, дервиш нищий

Бегут жилья, где сытной пищей

С любовью их не угостят,

И мимо вымерших палат

Идут и бедный и богатый.

Исчез хозяин тороватый,

Гостеприимства канул след

С тех пор, как здесь Гассана нет.

Его дворец стал жертвой тленья,

Там не найти отдохновенья,

Там опустел ряд пышных зал,

И скрылся раб освобожденный,

Когда с чалмою рассеченной

Гассан от рук гяура пал.

…

Вот группа движется в молчанье,

Все ближе… Вижу я блистанье

Их ятаганов дорогих.

Тюрбаны щегольские их

Перед моим пестреют взглядом,

В зеленом платье пред отрядом

Идет поспешно сам эмир.

"Кто ты?" – "С тобой да будет мир,

Салам алейкум! Звук привета

Пусть служит вам взамен ответа!

Я мусульманин… Но с собой

Вы груз несете дорогой?

Там мой баркас готов к услугам".

"Да, да, ты прав… так будь же другом,

Скорее челн свой снаряжай…

Нет, паруса не наставляй,

Возьми весло и чрез пучины

Греби, пока до половины

Ты не доедешь… Надо ж нам

Держать свой путь к тем берегам,

Где море дремлет под скалою

Над бесконечной глубиною.

Теперь ты можешь отдохнуть,

Как быстро кончили мы путь!

Он был, однако, слишком длинен,

Чтобы…"

…

Над ношей тяжкою вода

Сомкнулась, и по ней тогда

Пошли круги к немому брегу.

И в расступившихся струях,

И в тихо плещущих волнах

Я странную заметил негу…

Ах, нет! То в синеве волны

Дробится робкий луч луны.

А груз все дальше погружался,

Он меньше, меньше мне казался,

В воде блестел он как алмаз

И, наконец, исчез из глаз.

И тайна та лежит глубоко

На дне, от глаз людских далеко,

Лишь духи темные морей

Могли бы рассказать о ней.

Они ж в тиши пещер ютятся,

Среди кораллов, в глубине,

И даже шепотом волне

Поведать тайну не решатся.

…

Как королева мотыльков

На мягком бархате лугов

Весной восточною порхает

И за собою увлекает

Ребенка от цветка к цветку,

Потом нежданно исчезает,

Оставив слезы и тоску

Неутоленного желанья, –

Так женской красоты блистанье

Ребенка взрослого манит,

Волненье сладкое сулит, –

И он бросается за нею,

Одной надеждой пламенея,

Безумным вихрем поглощен,

Слезой всегда кончает он…

Но коль погоня удается,

То ждет не меньшая тоска

И девушку и мотылька –

Обоим горе достается;

Капризы взрослых и детей

Уносят счастье мирных дней.

Игрушкой хрупкой обладанье

Отгонит прочь очарованье.

Неосторожные персты

Сотрут блеск юной красоты,

Тогда конец: она свободна, –

Ступай, лети, куда угодно,

Иль падай сверху в пыльный прах.

Но где ж они, с тоской в сердцах

Иль с поврежденными крылами,

Найдут покой под небесами?

Иль может бабочка опять

Беспечно по лугам порхать

На крыльях, бурей поврежденных?

Иль вновь средь стен опустошенных

Приют красавица найдет,

Коль рок слепой ее сомнет?

Невинно бабочки резвятся,

Но к бедным жертвам не садятся,

И сердце девичье порой

К беде отзывчиво людской,

Но никогда из сожаленья

Не извинят они паденья, –

И их не трогает позор

Их заблудившихся сестер.

….

Когда во мраке преступленья

Родятся муки угрызенья,

Мятется дух, как скорпион,

Кольцом горящим окружен.

Со всех сторон огонь пылает,

Его повсюду обжигает,

Он всюду мечется, доколь