Гувернантка - [9]

— Ну чего, дед? — тянула Машенька Кузьму Егоровича, пристально глядящего на кабинку. — Пошли-и. Нехорошо подглядывать.

— Там, кажется, штаны, — невнятно пробормотал Кузьма Егорович.

— Ты никогда, никогда не проникнешь в этот дом! — шипела Жюли.

— Думаешь? — усомнилась Вероника.

— И думать нечего: я тебя простою в Сибири сгною!

Кузьма Егорович по мере того, как приближался к кабинке, все ускорял шаги, все круче нагибался, все невероятнее выворачивал голову:

— Штаны-ы…

— Ориентир В-2… Ориентир В-2… — бормотал в уоки-токи Равиль, раком скарабкивающийся из расщелины.

Рыбаки со всех ног чесали к кабинке, утопая в песке…

Кузьма Егорович рванул дверцу, как оперативник в кино.

— Интервью, господин Кропачев! — мгновенно сориентировалась Вероника и протянула Кузьме Егоровичу под нос диктофончик.

Жюли оттеснила Веронику, закрыла Кузьму Егоровича собою и авторитетно произнесла:

— Господин Кропачев в отпуске интервью не дает!

— Ну отчего же… — довольный тем, что обладателем штанов оказалась обладательница, ответил Кузьма Егорович. — Если газета достаточно прогрессивная…

— Progressive?? — возмутилась Жюли. — Reaction! Reaction! — и, взяв Кузьму Егоровича под руку, потащила наружу.

Вероникою, впрочем, уже занималась четверка рыбаков.

Большой теплоход, усеянный редкими огнями, медленно разворачивался близ берега.

Кузьма Егорович стоял на верхней палубе — пальто внакидку — и вдыхал ветер перемен. Потом спустился в каюты. Дверь ванной, за которою слышался шум душа, была приоткрыта, бросая длинный косой луч на ковер коридора. Кузьма Егорович подошел к щели, приложился глазом: за полупрозрачной занавескою Жюли принимала душ.

Чем дольше смотрел Кузьма Егорович, тем больше воодушевлялся. Жюли почувствовала постороннее присутствие, выглянула из-за занавески:

— Это вы, Кузьма?

Кузьма Егорович вздрогнул и поспешил дверь прикрыть.

— Ничего-ничего! — крикнула Жюли. — Мне не дует.

Кузьма Егорович улыбнулся тоже и даже сделал довольно решительный шаг внутрь, как… характерным, требовательным образом зазуммерила кремлевская вертушка. Кузьма Егорович сорвался с места и припустил на звук.

Жюли, накинув халатик, плавно прошествовала в спальню. Дверь за собою закрыла ровно настолько, чтобы, проходя по коридору, можно было увидеть пространство перед зеркалом. В это как раз пространство поместилась, сняла халатик, не спеша надела тончайший, весь в кружевной пене, пеньюар и принялась расчесывать волосы, через зеркало поглядывая на дверь.

В щели тенью, на цыпочках, промелькнул Кузьма Егорович.

— Вы, кажется, что-то хотели сказать, Кузьма? — окликнула Жюли.

Кузьма Егорович воровато появился на пороге и, стараясь не смотреть на Жюли, понуро произнес:

— Спокойной ночи.

После чего прикрыл дверь и бесповоротно скрылся.

В черное окно билась рождественская метель. В детской Жюли, одетая маркизою Помпадур, сделала два последних стежка на корсаже Маши — Красной Шапочки, откусила нитку и, хлопнув девочку по попке, послала:

— Беги!

Машенька впорхнула в огромную залу, посреди которой стоял торжественно и красиво накрытый рождественский стол: елочка со свечами, подарки на тарелках под салфетками, великолепие вин и закусок. И, конечно, традиционный гусь.

Вслед за Машенькою вплыла Жюли, ловя восхищенные взгляды. По обеим сторонам стола сидели Равиль и Кузьма Егорович: последний в ослепительно белом смокинге, первый — одетый оперным татарином: шаровары, поясной платок, широкий музейный ятаган. Еще один прибор был пока не задействован.

— По случаю маскарада, — торжественно произнесла Жюли, — говорим только по-французски! — и уселась за стол.

— Чего-чего? — спросил Седовласый у молодого своего ассистента.

— Собираются говорить только по-французски, — перевел ассистент.

— Это кто? — зашелся мрачным смехом Седовласый. — Кузьма?!

— А почему нету папы? — спросила по-французски Машенька.

— Как это нету? — раздалось от дверей, и появившийся в комнате Никита сделал что-то вроде циркового антрэ.

— Только по-французски! — шутливо поправила Жюли, оборачиваясь, и остолбенела: рядом с Никитою стояла Вероника.

— Ну! — взглянула Вероника на Никиту.

— Знакомься, папа, — решился тот. — Моя невеста.

— Добрый вечер, господин Кропачев, — пропела Вероника, делая несколько пародийный книксен. — Привет, мама.

Жюли стояла как каменная. Кузьма Егорович стрельнул глазами на нее, потом на будущую невестку и поправил бабочку, с непривычки давящую на горло.

— Вы, кажется, не вполне точно информированы относительно наших… отношений… Это — гувернантка моей внучки. Так что называть ее мамой… — объяснил, смущенно краснея.

— Но вас-то, господин Кропачев, я могу называть папою? — дерзко улыбнулась Вероника.

— А я даже очень рада! — сказала Машенька чересчур громко и твердо, с эдаким вызовом, и потащила Веронику за стол. — Тебя как звать?

— Вероника, — ответила Вероника.

Возникла неловкая пауза, разбавленная восьмикратным боем часов.

— Мент родился, — прокомментировал Никита тишину, но она вдруг снова нарушилась: на сей раз посторонним шумом с улицы.

Кузьма Егорович привстал, приник к окну.

— Народ обретает права, — пояснил Никита назидательно.

Зазуммерила внутренняя связь. Равиль вскочил, послушал: