Гусариум - [27]

– Не зевай, братцы! – оглянувшись на своих, крикнул Алексей Алексеевич. – Или грудь в крестах, или голова в кустах!

В этот миг грянул частой россыпью залп с ближайшего монгольфьера, прозывавшегося, судя по надписи на борту «Boréas», сиречь «Северный ветер». Пули засвистели вокруг, зашевелились волосы на голове. Жалобно ойкнул Славкин и, остекленев взглядом, повалился набок. Акимов едва успел поймать товарища за рукав. Удержал, не дал разбиться и перевалил через сиденье.

Но задержка сбила ход махолета. Вперед вырвалась машина Жоржа Заблоцкого. Прапорщик одной рукой доставал коробочку с углями, намереваясь поджечь фитиль реактивного снаряда, а второй показывал французам загадочный знак – все пальцы кулака сжаты, за исключением среднего.

Стоявший у борта офицер скривился, ответил тем же знаком и поднял ранее виденное Льговым ружьишко.

– Вперед! – выдохнул поручик, догадавшись, что сейчас будет.

Ряд пуль хищно перечеркнул махолет Заблоцкого. Наискось. Полетели клочья промасленной кожи, расщепился в нескольких местах каркас. Унтер Зотов, сидевший на руле, дергаясь, ухнул вниз, к желтой стерне.

Прапорщик успел поджечь фитиль. С дымом и ревом рванулся снаряд, но из-за клюнувшего носом махолета, проскользнул в добрых двух саженях под килем гондолы.

– Вперед!!!

Ильин и Акимов, надрывая жилы, сделали невозможное.

Алексей успел выстрелить во французского капитана. Кажется, промазал.

Цветастый и ребристый бок «сигары» монгольфьера возник прямо перед глазами.

В последний миг Портков, то ли испугавшись столкновения, то ли по трезвому расчету развернул махолет боком. Правое крыло пропороло обшивку и с громким треском сломалось у самого шарнира. Левое опасно перекосилось, запутавшись в бегучем такелаже.

Со свистом водородный газ рванулся сквозь дыру, распяливая ее изнутри, словно орущий рот.

«Только бы не бахнуло», – подумал поручик, памятуя, как легко возгорается наполнитель для летучих шаров, смешавшись с воздухом. И вдруг увидел коробочку с углями, закрепленную в зажиме у его колена. На лету ветер проникал сквозь дырочки в стенках и не давал углям потухнуть. Весьма полезная придумка… Но не сейчас!

– Прыгаем! – приказал Алексей, повернувшись к команде.

Первым соскочил с сиденья Ильин. За ним – Акимов, обхвативший поперек туловища безжизненного Славкина. Следом Портков. Как и положено командиру, поручик спрыгнул последним, оттолкнувшись ногами изо всех сил, чтобы не попасть под медленно снижающийся монгольфьер. Пролетев саженей двадцать, рванул за кольцо. Широкое круглое полотнище спасательного приспособления, придуманного французом Ленорманом и усовершенствованного русским энтузиастом Александровским, с шорохом выскользнуло из заплечного мешка. Натянулось под напором воздуха, аж зазвенели, как струны, стропы, на которых повис поручик Льгов.

А монгольфьер и сцепившийся с ним махолет падали всё быстрее и быстрее.

Только бы не рвануло!

Сильный боковой ветер, сносивший Льгова за дорогу, спас его, когда сигарообразное тело французского летательного аппарата окуталось голубоватым пламенем, а потом разлетелось ошметками горящей ткани, искореженными кусками дерева и металла, орущими людьми.

Порткову повезло меньше всех – кофель-нагель угодил ему прямо в лоб. Безжизненное тело унтера снесло аж к лесу и бросило на ветки граба.

Земля привычно ударила в пятки поручика. Он быстро отстегнул широкий пояс, к которому крепились стропы, и побежал к груде обломков, ранее бывшей махолетом Заблоцкого.

Жорж лежал лицом вниз, но, несмотря на падение с высоты, жил и даже шевелился. Приподнявшись на локте, прапорщик коротко и быстро черкал карандашом на сложенном вдвое листе желтоватой бумаги.

– Ты как? – Льгов присел рядом.

– А! – отмахнулся Заблоцкий. – Все там будем.

– Я тебя вытащу…

– Брось! Не думай. – Жорж попытался шевельнуться и глухо застонал от боли, пальцами вцепляясь в корни травы. – Ах, французишки, ах, сукины дети! – Алексей удивился, услыхав, что товарищ его больше не картавит. – На любую подлость пойти готовы. Нет, братья-мусью, честь по чести воевать надо. Алёшка!

– Что?

– Я всё одно здесь помру. Спина сломана. У вас никто такое лечить не может, а своих лекарей я, видать, не дождусь.

– Погоди! Ты бредишь, что ли? Каких таких «своих лекарей»?

– А! Не бери в голову. Снеси эту записку в штаб генерала Багратиона. Любой ценой прорвись и постарайся, чтобы лягушатники в плен не взяли. Найдешь полковника Пильгуцкого, Аристарха Степановича. Запомнил?

– Запомнил, но…

– Не перебивай! Быть или не быть России, от этой бумажки зависит. Уяснил?

– Так точно! – Такая власть зазвучала в голосе разжалованного гусарского ротмистра, что поручику захотелось встать навытяжку.

– Передашь ему записку. На словах обскажешь всё об этом бое, о том, какое оружие у французов видел. Скажешь, как я погиб… По-дурацки, в сущности, погиб-то…

Жорж опустился щекой на землю и прикрыл глаза.

Льгов осторожно вытащил из его пальцев записку, сложил еще раз, сунул за обшлаг мундира. Хотел наклониться и послушать – дышит ли? Но Заблоцкий внезапно приоткрыл глаза.

– Поспешай, Алёшка, поспешай… Нет, погоди! Слышь, что скажу. – Поручик придвинулся ближе. – Ты даже не представляешь, что сегодня сделал, дорогой ты мой человек. Ты же первый в истории русской авиации, кто провел таран в условиях воздушного боя. За сто тридцать лет до того, как у нас в учебниках истории прописано… Правда, и история у нашей державы теперь другая будет. И от тебя сейчас зависит, какая именно.