— Лежать! Руки за голову! Ноги врозь! Шире! Лежать, с..., я сказал!..
Ну омоновцы, как и всегда, сработали четко. Вот что значит профессионалы. Две обнаженные мужские фигуры распластались на грязном полу небольшой прокуренной комнаты. Бандюки, по всему видно, попались бывалые — даже не пытаются сопротивляться, лежат смирно, заложив сцепленные руки за голову и как можно шире расставив ноги (хотя, что там можно спрятать — в чем мать родила оба!). Рослые парни в серо-пятнистых комбинезонах и черных, носящих в молодежной среде весьма уничижительное название шапочках-масках на головах застыли над ними, уткнув автоматные стволы в голые спины. У дальней стены, на разворошенной тахте тихо воет, зажав рот руками, растрепанная молодая женщина, тоже, кстати, неглиже.
Так, теперь наша очередь.
Александров выходит из-за обтянутой камуфляжем шкафоподобной спины вперед, протягивая куда-то в пространство раскрытую всемогущую книжицу:
— Старший оперуполномоченный капитан Александров, отдел по борьбе с организованной преступностью Хоревского УВД. Кто хозяин квартиры?..
«Господи, сколько же этой дряни развелось в стране? Опять молодняк, лет восемнадцать-двадцать, — пронеслось в голове капитана. — Сопляки совсем!»
Жилище постепенно заполняется народом. Предстоит привычная кропотливая работа.
Ребята из ОМОНа, споро защелкнув на запястьях задержанных браслеты наручников, рывком ставят обоих на ноги. Хоть обыскивать, слава богу, не нужно: куда ж они голые спрячут оружие? Парни, потупившись, стоят у стены. Даже срам прикрыть нечем: руки-то скованы за спиной.
— Прикройте их чем-нибудь, — сжалившись, говорит Александров. — Лукиченко, хоть штаны бы им помог надеть, что ли.
— Да зачем, товарищ капитан? — хохочет лейтенант Лукиченко. — Давайте стриптиз устроим! Вот и б...у эту сейчас туда же поставим и...
Омоновцы, как и все остальные в комнате, исключая, естественно, задержанных, заходятся от смеха. Видимо, сказывается спадающее напряжение. Да, в этот раз обошлось без стрельбы, а ведь в последнее время частенько кроме задержанных увозили и трупы. Однако зрелище-то и впрямь довольно комичное... Капитан тоже криво усмехается, но тут же одергивает себя и других:
— Прекратить смех — не в цирке. Лукиченко, ты понятых привел?
— Да вон же они стоят, Николай Ильич.
И верно, в крохотной прихожей загаженной донельзя хрущобы жмется, видимо спешно вытряхнутая из нагретой постели, пожилая чета, муж с женой, конечно. Старик тем не менее успел нацепить поверх полосатой, как у узника Синг-Синга, застиранной пижамы пиджак с многочисленными орденскими планками. Спит он в нем, что ли? Чувствуется сноровка. Старая школа, сталинская еще...
— Ну и ладушки. Лукиченко, ты начинай обыск, а хозяйку — ко мне, на кухню. ОМОН может быть свободен...
В дверях на кухню капитан Александров оборачивается:
— Лукиченко, ты все же одень задержанных. Мне эта порнография, лейтенант, уже во где сидит! — Ребро ладони касается горла.
Благодарная аудитория снова с готовностью ржет. Жеребцы, мать их...
* * *
Хозяйка квартиры, Алехина Анна Петровна, если доверять паспорту (а не доверять ему нет оснований), 1980 года рождения, русская, не замужем, не судимая, ревела в голос, судорожно тиская у горла ворот замызганного цветастого халатика, уже семнадцать минут тридцать секунд с небольшими перерывами. Это капитан выяснил, взглянув на свои некогда вызывавшие законную гордость «командирские» часы Чистопольского завода. Стакан воды, наполовину выпитый, наполовину расплесканный дрожащими руками, помог мало. Черт, в протоколе кроме паспортных данных, даты и времени — ни строчки. Халтурите, товарищ капитан...
Ага, кажется... Рыдания перешли в судорожные всхлипы. Терпеливо ожидая, когда водные ресурсы иссякнут, Александров снова внимательно оглядел сидящую перед ним гражданку Алехину, гхм, Анну Петровну олимпийского года рождения, русскую... Совсем сопля на вид, а уже двадцать два года, хотя выглядит едва на пятнадцать. Крашеная блондинка, причем довольно давно — вон корни волос темные, симпатичная, правда личико опухшее и зареванное, пухлые (или искусанные?) губы... Ну вот, теперь можно продолжать:
— Гражданка Алехина, кем вам приходятся граждане Базарбаёв и Грушко и каким образом они оказались в вашей квартире?..
Увы, продолжить душевный разговор все-таки не удается. Дверь в кухню с треском распахивается, жалобно дребезжа плохо закрепленным стеклом:
— Товарищ капитан, смотрите-ка!
Лукиченко, сам сияющий как медный грош, эффектно высыпает перед Александровым на давно не мытую и изрезанную ножом столешницу пригоршню блестящих монет. Желтые, сияющие кружочки, сильно смахивающие по виду на трехкопеечники для автоматов с газировкой, давным-давно канувшие в Лету, катятся по столу, а парочка, звеня, спрыгивает на пол и закатывается куда-то, явно обрадованная свободой.
— Лукиченко, ну сколько тебя можно учить, что, когда входишь... — Капитан нагибается за упавшей монетой, вслепую шарит под столом, поднимает и... слова застревают у него в горле: на ладони, поблескивая в тускло-желтом свете шестидесятиваттной лампочки без абажура, лежит, судя по благородной тяжести, явно золотая монета с чьим-то профилем на одной стороне и двуглавым орлом — на другой. Над орлом четко просматривается витиеватая надпись: «10 рублей. 1994 г.».
