Александр хмурился. Перед ним стоял флигель-адъютант с бумагами, ждал указаний. Император был расстроен поражением Криденера, и ему было жаль и себя, и брата. Он продиктовал флигель-адъютанту ответ в Ставку: «Крайне огорчен новою незадачею под Плевной. Криденер доносит, что бой продолжался целый день, но громадное превосходство сил турок заставило отступить на Булгарени. Завтра ожидаю Имеретинского с подробностями. Пишу тебе с адъютантом наследника, Оболенским. Под Рущуком и к стороне Разграда ничего не было».
Государь император не знал, как главнокомандующий воспринял телеграмму генерала Криденера. А тот, получив ее, тут же кликнул своего адъютанта Скалона и, громыхая, сказал:
— Экой у тебя, Митька, дядюшка. Барон бестолковый, — и повторил: — не барон, а баран. Ну-кась, разбери его депешу. — Сунул полковнику телеграмму.
Тот прочитал, поднял глаза на главнокомандующего:
— Надо понимать, ваше высочество, генерал Криденер отступает от Плевны.
Великий князь взорвался:
— Бежит, бежит барон от Османа, как трусливый заяц. Ты, Митька, дай телеграмму моему державному брату. А я поеду к нему следом.
В Главной квартире императора вечерами играл военный оркестр — царь любил духовую музыку, важно прогуливались свитские генералы и иные чины, дышали на ночь свежим воздухом, обменивались новостями, чаще придворными сплетнями, о которых узнавали из петербургских писем.
Идя на совещание, Милютин приблизительно представлял его ход. Главнокомандующий станет просить пополнения, искать оправдания, государь обещать, а он, военный министр, называть номера войсковых соединений, прибытие которых ожидается на Балканы не раньше октября.
Вчера только Милютин послал телеграмму в военное министерство: готовить эшелоны к отправке.
Вечерело. Бела обозначилась светящимися окошками, огласилась звоном колокольцев возвращающегося с пастбища стада, вдали и поблизости перекликались хозяйки.
На душе Дмитрия Алексеевича потеплело, и какая-то грусть сжала сердце. Набежало и всколыхнуло давнее, пережитое… Давно то случилось с ним. Еще в те годы, когда служил на Кавказе. Довелось ему попасть под Моздоком в терскую станицу. Молодая казачка, хозяйка квартиры, налитая соком, как зрелое яблоко, поила его парным молоком, жарила мясо дикого кабана с острыми приправами, какого ему никогда ни ранее, ни позже не доводилось пробовать.
Всю силу любви познал в те короткие дни Милютин и сладость жизни поведал, искренне сожалел он, что не родился от простой казачки, была бы у него такая жена с ее заботами и волнениями, а он бы пахал землю…
В императорском просторном шатре в массивных шандалах горели свечи, у входа дюжие лейб-гвардейцы несли караул, Милютин вошел вслед за главнокомандующим и начальником штаба. Государь и царевич Александр уже ждали их.
— Прошу садиться, — император указал на стулья, расставленные вокруг стола. И, повременив, пока генералы усядутся, усмехнулся иронически: — Плохой подарок поднесли вы мне ко дню рождения. Меня тревожит сегодня положение под Плевной. Оборот событий после очередного штурма заставляет нас задуматься. — Посмотрел на великого князя и Непокойчицкого.
Главнокомандующий, насупившись, водил пальцем по столу. Все молчали. Наконец Николай Николаевич заговорил:
— В Ливадии, как помните, я настаивал на увеличении численности Дунайской армии.
Милютин подумал: сейчас великий князь потребует дополнительные войсковые соединения.
Главнокомандующий сказал:
— Мы должны получить резерв, который обеспечит нам перевес над неприятелем. Не так ли, Артур Адамович?
— Совершено верно, армия нуждается в пополнении.
— Прискорбно, только под Плевной наши потери составили шесть тысяч солдат, — вставил Милютин.
Главнокомандующий сделал вид, что не слышит. В разговор вступил император:
— Для усиления действующей армии мы приняли решение мобилизовать гвардейский корпус. Исключая кирасир. Дмитрий Алексеевич, что у вас?
— Мы ожидаем прибытия шестидесяти пяти батальонов, двадцати пяти эскадронов и нескольких батарей.
Великий князь махнул рукой:
— Знаю и то, что буду получать их малыми пакетиками…
— Ваше мнение, господа?
— Считаю новый штурм Плевны возможным после тщательной разведки и подготовки. За это время подтянуть подкрепления. Данные разведки проверить через полковника Артамонова, — сказал Милютин. — Не грех укрепить командование.
— Кого имеете в виду? — главнокомандующий насторожился.
— Криденера, ваше высочество.
Уже расходились, когда император остановил Милютина:
— Дмитрий Алексеевич, вы назвали барона Криденера, и я не могу не согласиться с вами. Сколько горя он причинил мне. Говорят, под Плевной отличился генерал Скобелев. Князь Александр Константинович Имеретинский рассказывал, будто там, где наступал молодой Скобелев, турки начали отступать на Софийскую дорогу. Они готовились покинуть город. Ах, барон, барон, — сокрушался Александр.
— Генерал Скобелев, ваше величество, на месте рекогносцировки установил: к западу от реки Тученины фронтом на юг и запад турки не имели укреплений, а посему предложил генералу Криденеру нанести главный удар по плевенскому укреплению именно здесь. При таком ударе мы принудили бы противника выйти из редутов, что нам на руку, даже имея равновесие сил.
