И Осман-паша просит Аллаха, чтобы этот русский генерал не раздумал атаковать плевненские укрепления. Но нет, кажется Аллах милостив к Осману, если судить по движению в стане русских, Шильдер-Шульднер готовится к атаке…
Начало светать. В Плевне муэдзин с высокого минарета заунывным голосом звал правоверных на утренний намаз. Осман-паша опустился на коврик, приложил ладони к груди, сотворил молитву.
— Ли илаху илла-иллаху![25]
Поднялся, воздел руки.
— Аллах всемогущ, — сказал он и велел обстрелять из орудий позиции русских.
Не успели батареи открыть огонь, как загрохотали пушки противника. Осман-паша на время удалился в укрытие. Ему принесли чашку черного кофе. Крепкий, с плотной пеной, он сохранял густой аромат.
Кофе взбодрил Осман-пашу.
«Батареи гяуров замолчали», — заметил он и вернулся на наблюдательный пункт.
Ему доложили: русские повели наступление на центр и правый фланг силами пехотной бригады. На левом крыле, вдоль шоссе Плевна — Рущук замечено движение Костромского пехотного полка. Его прикрывает полк донских казаков.
Чуть позже новые сведения: казачья бригада прорывается в тыл с юга.
Но Осман-паша спокоен. Разве есть у Шильдер-Шульднера резервы, которые он бросит в последнюю минуту в бой? Каким бы ни был сильным натиск русских, они выдохнутся.
Приложив к глазу зрительную трубу, Осман-паша видит, как батальоны архангелогородцев и вологодцев густыми колонами, поротно, под сильным ружейным огнем переходят овраг, поднимаются на высоту.
Осман-паша даже лица солдат успевает разглядеть.
На русский батальон накатился табор, ударили в штыковую. Русские стрелки рвутся к батареям на Янык-Баире.
— Мой господин, — просит слуга, — удалитесь в безопасное место.
Но Осман-паша невозмутим. Его не взволновало известие, что русские на левом фланге достигли Плевны. Он зло усмехается: «Кем пополнит русский генерал свои потери? Кого он введет в бой?»
Осман-паша отдает должное храбрости русских солдат. Он даже говорит сам себе:
— Хорошо бьются урусы, не прячутся от смерти.
И он посылает против вологодцев и архангелогородцев один из лучших полков янычар, обстрелянных в Сербии.
Теперь Осман-паша наблюдает с любопытством схватку. Они сошлись в рукопашную и никто никому не уступает. Высота покрылась убитыми и ранеными.
Бой не стихает. Уже солнце на полдень встало, прискакал офицер, соскочил с коня:
— Великий визирь, левый фланг дрогнул. Русские ворвались в наши траншеи.
— О, шайтан!
Вскочил в седло, пригнулся к гриве. Издали увидел, как бегут османы.
— Стой!
Рубил саблей своих, давил конем, пока аскеры не остановились. Погнал назад, как стадо баранов, туда, где кипел бой. Не слезая с коня, ждал, когда аскеры пойдут в атаку. Потом подозвал адъютанта:
— Приведите им в помощь табор из резерва.
Сражение за Плевну начало затихать.
— Хвала Аллаху, у урусов нет солдат, чтобы продолжать атаки. — Осман-паша повернулся к штабным офицерам: — Но и мы не можем преследовать отходящего противника. Наши аскеры выдохлись, урусы пощипали их изрядно. Урусы дрались храбро и достойны уважения. Прикажите зарыть мертвых.
Потом долго смотрел в подзорную трубу, как уходят от Плевны русские полки. Наконец, оторвавшись, сказал:
— Они еще вернутся, но теперь уже с большими силами. Надо крепить высоты.
Под Плевной гремели пушки и в пороховом дыму сходились в штыковую батальоны, а в Казанлыке мирно грело солнце и усталые от штурма Шипки блаженствовали солдаты. Весело горели печи полковых кухонь и топились бани.
Генерал Гурко в ожидании ответа перегруппировывал отряд. Собирал данные, высылал разведки по местам предполагаемого наступления, устраивал военную демонстрацию.
Пришло в Казанлык болгарское ополчение. Шли с песней:
Ой вие, болгари юнаци,
Вие вов Балкана сте родени!
Поручик Узунов не скрывал удовлетворения — он снова у генерала Гурко и с ним его друзья, дружинники, а с ними генерал Столетов.
За обедом Кесяков обратился к офицерам:
— Господа, я спрашиваю, что было бы с нами, болгарами, с нашей родиной, если бы не Россия?
За столом слушали внимательно, а полковник продолжал:
— Физическое истребление нашего народа и нашей культуры… Да-да, именно физическое. И не только болгар, но и других братских балканских народов.
— Ты правду говоришь, подполковник. Когда нам трудно, мы знаем: есть держава, готовая подать нам свою братскую руку. Это Россия. Она наша совесть, будущее нашей свободной Болгарии. И будет проклято имя того, кто предаст забвению великодушие народа российского.
Выпив ракии, принялись шумно вспоминать Петербург, товарищей, завели речь об ополчении: провозгласили тост за возрождение войска болгарского.
Капитан Николов увидел Узунова, направился к нему:
— Стоян, я привез вам поклон от тетушки Параскевы. — И склонившись, шепнул: — А особо от Светозары.
Стоян обрадовался:
— Вы серьезно, капитан?
— Настолько серьезно, что начинаю подозревать, уж не влюблена ли она в вас, поручик.
— Спасибо, капитан, не знаю, как Светозара, а мое сердце осталось в Систово.
Николов строго глянул на него:
— Хочу предупредить вас, поручик, Светозара не пустая девица, берегите ее честь.
— Капитан, я не считаю себя вертопрахом.
