Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - [164]

— Оставь, не дам! Мой ребёнок!

— Скирмунда! Бога ради, опомнись, отец твой сейчас будет здесь. Подумай, что будет. Он убьёт тебя и ребёнка! Отдай его мне, я его вынесу отсюда в шлеме и передам близким людям, скажут, что нашли его среди трупов. Отдай.

Но Скирмунда, ослепленная материнским чувством, была глуха ко всем мольбам князя.

— Нет! Пусть что хотят делают со мной, мой стыд, мой позор, но ребёнка не отдам, он тоже мой!

Торжествующие клики жмудинов слышались уже гораздо ближе. Они успели сокрушить последнюю защиту немцев и теперь, под предводительством своих криво, стремились вперёд, на внутренний двор замка.

Князь в отчаяньи снова бросился к Скирмунде. Он знал, что если отец застанет свою дочь с ребёнком, прижитым с крыжаком, пощады не будет и употреблял теперь всё красноречие, чтобы убедить княжну вверить ему своё дитя. Но Скирмунда была неумолима. Расстаться с ребёнком казалось ей тяжелее, чем расстаться с женихом, чем расстаться с жизнью.

— Нет! Нет! Пусть убьют нас вместе. Не отдам, не отдам, — твердила она в каком-то нервном экстазе и всё плотней прижимала младенца к своей груди.

Дикие крики и топот множества людей слышались уже на дворе замка, зычный голос Вингалы раздавался у начала лестницы, ведущей на башню.

Медлить было больше нечего. Князь Давид бросился к Скирмунде, чтобы силой вырвать у неё ребёнка и спасти его, помимо её воли, от фанатизма приближающихся жмудинов, но Скирмунда выскользнула из его рук и с ребёнком на руках бросилась в смежную комнату.

В ту же секунду в её дверях, выходящих на лестницу, появилась могучая, вся забрызганная кровью, фигура старого князя Вингалы.

Он тоже с первого взгляда не узнал свою дочь.

— Скирмунда! — радостно воскликнул он и бросился к ней, но внезапно остановился. Он увидал ребёнка на её руках.

— Чей это щенок!? — бешено вскрикнул он и снова бросился к дочери.

— Чей? Да отвечай же, — рука его схватила малютку.

— Оставь! Пусти! Он не виноват! Оставь! — дико кричала Скирмунда.

— Чей?! Чей щенок?! — в свою очередь гремел Вингала и, оттолкнув дочь, вырвал из её рук малютку.

Скирмунда в порыве отчаяния бросилась перед отцом на колени и охватила его ноги руками.

— Сжалься, пощади, он не виноват! — с рыданием молила она, но Вингала был неумолим.

— Твой щенок? Твой?! — отталкивая дочь, кричал он.

— Убей меня, но пощади малютку! — заклинала Скирмунда.

— Признавайся, твой? Твой! — продолжал свой допрос Вингала.

— Мой! — простонала несчастная, — обманом, насилием…

— Крыжацкий? — переспросил Вингала, казалось, не обращая никакого внимания на слова дочери.

Несколько жмудин, в том числе криво-кривейто и Одомар со своими воинами успели достигнуть комнаты Скирмунды.

— Смерть, смерть вайделотке! — закричали кругом голоса.

— Смерть немецкому щенку! — кричал громче всех криве-кривейто, поднимая свою кривулю. — Она нарушила свой завет. Смерть вайделотке! Смерть её щенку!

— Смерть вайделотке! Смерть! На костёр! — кричали голоса кругом. — На костёр вайделотку.

— А немецкого щенка — в окно! — послышался заглушавший все голоса крик Вингалы, и он, оттолкнув ногой обессилевшую Скирмунду, бросился к окошку и вышвырнул ребёнка из окна.

Дикий, нечеловеческий крик вырвался из груди несчастной матери, она хотела броситься вслед за ним, но жмудины удержали её, и, по приказанию князя крепко связали ей руки и ноги. Вайделотку, нарушившую свой обет целомудрия, ждала ужасная казнь, её должны были сжечь живой на костре!

С первой минуты, когда в тюрьму княжны ворвались жмудины со своим князем, князь Давид понял, что спасти теперь княжну нет никакой возможности. Что могла сделать его небольшая дружина с целым полчищем язычников, приведённых князем. В последний момент, когда он считал своё дело выигранным и княжну освобождённой, роковая случайность вырвала её из его объятий.

Как ни тяжело ему было примириться с мыслью, что презренный немец осквернил чистоту его невесты, он в любви своей простил ей этот невольный грех, но что мог сделать он теперь, когда, отданная на волю языческих фанатиков, она была безоговорочно осуждена на лютую смерть? Печальный, убитый тягостной мыслью, стоял он теперь среди замкового двора, заваленного телами убитых крыжаков.

— Зачем все эти жертвы? — думалось ему. — Зачем?

Он подозвал своих близких подручных и рассказал про сцену, только что произошедшую между отцом и дочерью. Ни Видимунд, ни князь Стародубский, истинные друзья князя, не могли найти ни слова утешения.

Вдруг Видимунд ударил себя по лбу рукой.

— Я знаю, кто может спасти княжну! — вдруг быстро проговорил он. — Я долго жил среди жмудин-язычников!

— Кто же, кто? Говори, ради Бога! — заговорил князь Давид. — Помни, что здесь был сам криве-кривейто, он первый крикнул «Смерть вайделотке!»

— В том-то и дело, что на Литве есть человек, слова которого властнее слов и приговоров и князя Вингалы и самого кривейто…

— Но кто же, кто?

— Да великий князь, наш светлый государь Витовт Кейстутович. Он плащом махнет — и криве-кривейто под стол спрячется, а слово молвит — да разве осмелится князь Вингала со всеми своими нехристями ему перечить…

— Твоя правда, но как сделать, чтобы великий князь узнал об этом деле? Ведь он далеко. Должно быть, до сего дня ещё на поле табором стоит.