Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - [163]

Из груди князя Давида вырвался крик отчаянья, он видел всю эту сцену сквозь решетку окна. Все погибало. Дверь хотя трещала, но ещё твёрдо стояла, сопротивляясь дружным усилиям смолян.

— Горе вам, схизматики! Горе вам, язычники! — в порыве бешеного исступления воскликнул торжествующий комтур и погрозил секирой по направлению нападавших. Князь замер от ужаса. Омерзительное лицо немца было перед ним, выражение дикой ярости и мести делало его ещё отвратительнее. Немец судорожно скривил свои губы и плюнул по направлению к окну, за которым виднелся князь Давид.

В ту же секунду что-то свистнуло мимо уха князя, и немец с яростным визгом закружился по комнате. Видимунд подоспел вовремя, его меткая стрела вонзилась в скулу рыцаря как раз в ту минуту, когда он повернул своё лицо к окошку. Крича и воя от боли, немец старался вырвать из щеки страшную пернатую стрелу. Кровь брызгала во все стороны, слепила ему глаза, захватывала дыхание. Лицо его потеряло всякий облик человеческий. Видимунд снова натянул лук и хотел прикончить негодяя вторым выстрелом, но князь Давид удержал его.

— Возьмём живьём и в железной клетке доставим королю! — воскликнул он, но это промедление чуть не сделалось роковым. Немец понял, что всё потеряно. Дверь трещала, петли едва держались. Он заглушил в себе чувство боли, и движимый только одним чувством мести, судорожным движением сбросил с себя тяжёлый пернатый шлем, причинявший ему страшную боль, и — снова схватив секиру, бросился к лестнице.

Но Видимунд не дремал. Зорко следил он за каждым движением рыцаря, и едва тот схватился за дверь, ведущую на лестницу, прицелился и спустил стрелу. Вновь поражённый в шею, рыцарь захрипел и упал на пороге лестницы. В ту же секунду под дружным напором смолян рухнула входная дверь, и князь Давид во главе своих дружинников бросился вперёд, в полутёмную келью комтура.

Злодей извивался в страшных конвульсиях. Стрела Видимунда перебила ему шею возле затылка и причиняла невыразимые мученья.

Понимая, что биться в комнатах или в тесных переходах мечом положительно невозможно, князь выхватил секиру из рук одного из дружинников, и решительно начал взбираться по узким неровным ступеням лестницы, ведущей наверх башни.

На середине пути вторая дверь загораживала путь, но этот оплот был некрепок: два-три удара секиры, и проход открылся. Быстро пробежал князь остальные ступени лестницы и снова был остановлен запертой дверью.

Но что могло теперь удержать стремление молодого богатыря? Страшный удар секирою по замку, казалось, заставил вздрогнуть всю башню, он гулко прокатился по лестнице, по которой один за другим спешили княжеские дружинники. Дверь пошатнулась и готова была рухнуть. Вдруг князь, поднявший секиру для второго удара, словно окаменел. Ему за дверью послышался плач ребёнка.

Тысячи мыслей, одна другой ужасней, мигом пронеслись в его голове… Он понимал только одно, что тут, сейчас, за дверями, ребёнок… Чей он, он не знал, но присутствие дитяти в рыцарском замке, в той келье, где он ждал встретить свою невесту, поразило, испугало его. Он инстинктивно понимал, что встретит что-то ужасное, роковое.

— Видимунд, удержи их, я один войду! — быстро шепнул он своему другу и, скрепя сердце, призывая на помощь всю свою отвагу, отбросил остатки двери и вошёл в комнату.

Бой в замке

В ней никого не было, но из незапертой двери в смежный покой громко, назойливо слышался детский крик.

Князь бросился вперёд и остолбенел от ужаса и удивления. На коленях около детской колыбели стояла женщина, его княжна Скирмунда.

Он в первую секунду не узнал её, так изменилось и исхудало её прекрасное, энергичное лицо. Глаза их встретились, дикий крик вырвался из груди Скирмунды и первым движением её было броситься к князю Давиду, но в ту же минуту другое чувство, чувство стыда, сознание собственного позора охватило её, и она с рыданием припала к колыбели ребёнка.

Князь понял все. Щемящая, жгучая боль, словно нож, впилась в его сердце. Она изменила! Она отдалась другому, — мелькнуло в его пылающем мозгу. Но он сдержался. Он ничего не спросил, не сказал ни слова упрека, только рука его судорожно сжала рукоятку секиры да сердце болезненно сжалось под стальным нагрудником.

— Ты свободна, княжна! — сказал он наконец как-то глухо. — Немецкая рать разбита, замок взят. Ты свободна.

Эти слова, казалось, пробудили Скирмунду. Она быстро встала на ноги и бросилась к жениху.

— Не осуждай! Не презирай! — быстро заговорила она. — Зельем опоили, силой опозорили. Клянусь небесами, я не забывала клятвы.

— Кто этот изверг? — спросил князь.

— Здешний комтур, граф Брауншвейг! Убийца и злодей. Он, он надругался надо мной беззащитной. Заклинаю, умоляю тебя, отомсти ему за меня, — воскликнула она страстно и бросилась перед князем Давидом на колени.

— Он поражён насмерть. Ты отомщена! — воскликнул князь, — но слышишь, это твой отец и его жмудины! — он подбежал к узенькому окошечку и ударом секиры выбил раму вместе с свинцовыми ободками.

За стеной замка слышались неистовые вопли жмудинского войска, штурмом бравшего последний оплот крестоносцев.

— Скорей, скорей, надо спрятать ребёнка! — Он нагнулся к колыбели, но княжна с рыданием бросилась к нему и выхватила из рук князя малютку.