Грюнвальдский бой, или Славяне и немцы. Исторический роман-хроника - [106]

Герцог с удивлением слушал своего старого слугу и, отчасти, ментора. Он знал, что старый Франсуа привязан к нему как к родному сыну, и если он хвалит чужеземку, значит она действительно достойна похвалы.

Нечаянно герцог снова взглянул на княжну Вендану, она тоже смотрела на него, и взгляд, который встретил его взгляд, заставил затрепетать его сердце! Действительно, княжна была волшебницей.

Один этот взгляд решил судьбу обоих. Хотя ни тот, ни другая ни слова больше не сказали друг с другом, но с этого мгновенья какая-то незримая связь установилась между их сердцами, и молодой герцог сразу почувствовал, что в нём шевельнулось новое, ещё не испытанное чувство.

А день, назначенный для турнира, приближался.

Во всех концах лагеря и на громадном лугу, примыкавшем к нему, ежедневно производились пробы коней и оружия. Все местные мариенбургские оружейники были завалены заказами: тому надо было исправить помявшийся в дороге шлем, тому — отполировать щит, тому — подогнать панцирь и наколенники.

Коней тренировали без устали, зная, что очень часто, если не всегда, на турнирах успех имеют только бойцы, имеющие лучше подготовленных коней.

Герцогу Валуа, уже не раз бывавшему на рыцарских турнирах во Франции и в Италии, были прекрасно известны все те мелкие уловки, к которым прибегают рыцари, не рассчитывающие на одни свои силы. Но он мало заботился об этом: его верный нормандский конь Пегас мог с успехом выдержать конкуренцию со всеми конями орденских рыцарей, а между конями рыцарских гостей только Султан, конь английского графа Рочестера, мог с ним соперничать.

Но и граф Брауншвейг, который внутренне решил так или эдак отомстить герцогу, не зевал. Он давно уже, почти с самого дня своего громадного проигрыша стал подыскивать для себя боевого коня, чтобы не осрамиться на турнире и, если будет можно, отомстить счастливцу поражением на состязании.

Но увы! У некоторых рыцарей хотя и были боевые кони, вполне пригодные для турнира, и они охотно соглашались ссудить ими своего товарища, тем более, что они составляли номинально собственность ордена, а не их личную, но всё это были тяжеловесные немецкие лошади и не могли стать в параллель дивному Пегасу французского герцога.

Наличных денег у графа Брауншвейга не оставалось больше. Даже земля в Лотарингии, на которую он всегда ссылался, была в залоге у герцога, а его кредит был совсем подорван даже у жидов, которые, как всегда, теснились в одном из самых грязных форштадтов Мариенбурга.

Он обещал громадные проценты — с тем, чтобы только иметь возможность добыть хорошего коня, которого ему рекомендовал один из кнехтов.

Действительно, чудный вороной конь, принадлежавший одному из владетельных князей Поморья Рудольфу Силезскому, смело мог идти на состязание с конём герцога, но, во-первых, за ним надо было послать за 10 миль, в замок князя, а во-вторых, князь, по случаю преклонного возраста, хотя и не собиравшийся в поход, не хотел расстаться с боевым конём за низкую цену. Да и то делал это ввиду задолженности своих земель и невозможности внести иначе свою лепту в казну ордена для военных целей.

Многие рыцари, и между ними сам великий маршал ордена Генрих Валленрод, давно уже точили зубы на это благородное животное, и готовы были дать за него большую сумму, зная, что в предстоящих походах подобный конь неоценим. Но агенты графа Брауншвейга повели дело так ловко, что успели сторговать коня для своего господина за триста ефимков — чудовищную сумму для того времени.

Получив известие об этой покупке, граф и обрадовался, и испугался в одно и то же время. У него не было этой суммы, и он даже не знал, откуда может добыть ее. Последняя попытка занять где бы то ни было триста ефимков была потеряна. Жиды предлагали под второй заклад лотарингской земли всего полтораста ефимков на один год с тем, чтобы или рыцарь платил им двести, или земля переходит в их собственность, с залогом герцогу.

Граф соглашался на всё. Добыть остальные 150 ефимков теперь стало его единственной мечтой. Он послал гонца в Штейнгаузен к графу, своему брату, но тот лаконично отвечал ему, что, как рыцарь-монах, он не имеет никакой собственности, и советовал брату поступать также.

— Лицемер! — воскликнул граф, ударив кулаком по столу, — знаю я тебя, старого ханжу. Хорошо… Ты думаешь, мне неизвестны твои шашни с волшебницей, которую ты держишь в башне? Хорошо!

Полный злобы на брата, он хотел идти жаловаться на него капитулу или, вернее, донести на него, но внезапный приход рыцаря Маркварда Зальцбаха прервал его злобствование.

— Я слышал, брат во Христе, — начал он, после официальных приветствий, — что ты ищешь занять денег, чтобы купить коня у князя Рудольфа Силезского.

— О да, я бы готов отдать полжизни, чтобы приобрести это дивное животное.

— Не говори так, брат! Грешно! Жизнь каждого из нас принадлежит всецело Господу Богу и священному капитулу.

— Прости, благородный брат, — с жаром возразил Брауншвейг, — но что же могу сделать я, когда у меня нет боевого коня, какой же я рыцарь?!

— Ты увлекаешься, брат. Священный капитул даст тебе для похода двух или даже трёх коней. Он знает твою силу, твою храбрость и распорядительность и, поверь мне, даст тебе возможность выступить в поход не хуже других!