Грузинские народные новеллы - [120]

Плешивый лгун и его двойники – земные, реальные люди. В их образах обобщены такие черты, как зло и хитрость. Практика реальной жизни породила этот образ в фольклоре почти всех народов. Но у каждого народа облик его приобретает своеобразные черты. Мы не располагаем сведениями, которые позволяли бы предполагать заимствование. По функции и формам поведения плешивый лгун, с первого взгляда, напоминает бродячий персонаж, но это лишь на первый взгляд, и даже сходство терминов не означает тождества персонажа грузинского и других восточных народов. Сравнительное изучение материалов убеждает в том, что лгун из грузинских народных фабльо не точная копия персонажей подобного же типа из фольклора других народов. У них разные характеры и лишь одна общая черта – все они безбороды и лживы. Образ лгуна почти везде местного происхождения и носит самобытные, колоритные черты. Даже в действиях, где, казалось бы, мог проявиться заимствованный мотив, они все же сохраняют свой национальный облик. Лживость – зло, которое в быту разных народов проявляется по-разному. Распространение слова «коса» в языках и фольклоре восточных народов можно сравнить с распространением слова «хулиган» на западе. Хулиган – фамилия английского офицера, прослывшего в XIX в. действиями, которые в настоящее время называют хулиганскими. Но разве это значит, что до XIX в. подобных явлений не было? Безусловно, зло это существовало и до XIX в., существует и сейчас. Оно сопутствует классовому обществу. Термин получил широкое распространение потому, что обобщал реальные явления, характерные для жизни всех народов. Поскольку зло не локализуется в одном месте, носители его не могут носить одинаковый характер. Таковы же причины распространения слова «коса».

Само по себе олицетворяемое словом «коса» зло в Грузии, безусловно, существовало и до проникновения в грузинский язык этого слова. Зло это возникло в грузинских племенах, очевидно, тотчас же после того, как сложилось частнособственническое общество, и особенно широкое распространение приобрело в пору, когда уже сложились антагонистические классы. Феодальная иерархия предоставила злу особенно благодатную почву, а капиталистические отношения использовали его как один из испытанных способов угнетения трудящихся. Изучение генезиса лжи, как зла, дает возможность сделать аналогичный вывод и на материале жизни других народов. Поэтому грузинские народные фабльо цикла плешивого лгуна так же самобытны и колоритны, как самобытны и колоритны они в устном творчестве других восточных народов.

В эпосе некоторых древних народов Востока образ лгуна облечен в мифологические одеяния и носит менее реалистический характер.

В монгольском эпосе, например, лгун выглядит несколько демоничным. Там он носит имя Балин-Сенге и имеет двойников в лице калмыцкого Балин-Сенге, тангутского Аку-Ртомба, бурятского Молонте-лгунишки{56}. Эти персонажи монгольско-тибетского эпоса, в отличие от грузинского плешивого лгуна, носят мифическо-религиозный характер, в то время как в грузинском фольклоре они земные, реальные люди. Балин-Сенге достигает успеха лишь путем лжи. Он побеждает даже божество ада. Но сам он ни волшебник, ни обладатель божественной силы, он обыкновенный лжец. Это наводит нас на мысль о том, что облечение обыкновенного лгуна-человека в мифические одежды, должно быть, – вторичное, позднее явление. Изначально персонаж, вероятно, везде был реальным лицом.

В волшебных сказках, как известно, роль хитрецов-лгунишек обычно исполняют животные. В грузинском народном эпосе с большой, художественной силой разработан аллегорический образ хитрой лисы. В турецком и монгольском эпосе ее функцию исполняют летучая мышь и сова{57}. В русском и вообще славянском эпосе в роли хитреца-обманщика выступают, кроме лисы, вор Климка, младший брат Сенька, солдат и др.{58}.

Как мы убедились, тема плешивого лгуна в грузинском народном творчестве распространена очень широко. Грузинские фабльо этого сюжетного цикла представляют собой непосредственное отражение местной реальной жизни и являются самобытными произведениями. Заимствованными можно считать такие детали, как потопление пастуха, присвоение стада (или табуна), и мотив двух зайцев (или шакалов), широко распространенные в эпосе как восточных, так и западных народов. Бродячие мотивы в грузинском народном творчестве тоже приобретают самобытный, колоритный оттенок. Образ лгуна возник в грузинском фольклоре в период создания частнособственнического общества и приобрел разновидности в феодальный период. Тема лжи и пронырливости имеет интернациональное распространение. У отдельных народов она разработана очень оригинально, и фабльо, реализующее ее, носят самобытную форму и содержание.

35. Иваника и Симоника (стр. 107) – «Иваника да Симоника». Сказитель Еквтимэ Долидзе, село Тхинвали Махарадзевского района, 23. VII. 1936 г. (Гл., Новеллы, стр. 177-182).

36. Дочь крестьянина (стр. 111) – «Глехис кали». Сказитель Фида Квицинадзе, с. Бершуети Горийского р-на, 21. I. 1940 г. (Гл., Новеллы, стр. 188).

37. Жена крестьянина (стр. 114) – «Глехис цоли». Сказитель Давид Квривишвили, село Карагаджи Каспского района, 18. I. 1938 г. (Гл., Новеллы, стр. 167). А-А, 880.