Грустный гном, весёлый гном - [36]
— Потому что так не бывает… Ещё раз!
Они в третий раз сыграли пьесу без остановок. И опять Антошка играл свою партию, не фантазируя и не придумывая новых аккордов и арпеджио, ведь он играл фотографию «Дождя».
— Ну хватит, — сказала Елена Владимировна. — Думаю, всё понятно? Пусть на смотре Антон играет сам.
— Здесь какой-то подвох, — волновалась Манана Арчиловна. Ей было бы гораздо спокойнее, если бы на смотре выступил Подрезов.
— Какой подвох, что вы? — возразила Елена Владимировна. — Никакого подвоха. Просто Антон понял что-то важное. Верно, Антон? И это помогает ему играть так, как написано в нотах.
— Я играю фотографию! — признался Антошка.
— Что-что ты играешь? — переспросил Алдонин. — У тебя, может, и фотик есть? А на сколько пикселей?
Ребята засмеялись.
Антошке стало обидно, что над ним смеются. И дальше объяснять он не стал.
«Предбанник»
Отвезти сына на смотр композиторов мама не смогла. Сразу после мартовских праздников выяснилось, что накануне смотра ей надо ехать в командировку.
Все эти дни мама готовилась к отъезду: накупила продуктов и забила ими холодильник, стирала, гладила, мыла, прибирала. Она очень переживала, как же они без неё останутся на целых десять дней.
— Нормально всё будет! Что мы, не мужики, что ли? — беспечно отвечал папа.
— Что мы, не мужики, что ли? — вторил ему Антошка.
Накануне отъезда, хоть до смотра оставалось ещё три дня, мама нагладила для Антошки брюки, рубашку, жилетку, приготовила бабочку. Начистила туфли. Сначала папа сам рвался чистить туфли — потому что не женское это дело. Но сделать это одной рукой не получилось. Он только измазался кремом и всё вокруг себя измазал. Тогда мама, не слушая больше возражений, забрала у него туфли и почистила сама.
Утром мама уехала. В тот вечер Антошка долго не мог уснуть. Сквозь неплотно прикрытые шторы в комнату просачивался свет фонаря. Ветер раскачивал ветки деревьев. По комнате метались тени. Антошка вспомнил стихотворение, которое папа много раз читал ему перед сном. Стихотворение называлось «Ночью».
Это было папино стихотворение. Он сам сочинил его, когда Антошка был ещё совсем маленький, и часто читал перед сном. Антошка смысла не очень понимал, но ритм его завораживал — он был как музыка.
Сейчас Антошка шёпотом прочёл стихотворение, прислушиваясь к мелодии, которая уже начала звучать в голове. Но потом отвлёкся, стал думать о том, что вот мама уехала. Первый раз уехала из дома так надолго — на длиннющие десять дней.
Ещё стал думать о выступлении. Он очень боялся, что может забыть играть фотографию и начнёт импровизировать прямо на выступлении. И подведёт ребят и учителей. Посмотрел на портрет гнома. Ему захотелось увидеть, как гном улыбается. Но сейчас, в беспокойной полутьме, мелькали по лицу гнома тени, и было не разобрать, весело гному или грустно. Антошка всё всматривался и всматривался в портрет. Скоро движение теней убаюкало его, и он уснул.
Хоть вчера была по-весеннему тёплая погода: солнце грело вовсю и всё вокруг таяло, но в день смотра опять вернулась зима — землю будто накрыли белым покрывалом, кружил снежинки ветер. Папа, посмотрев в окно, сказал, что погода напоминает старую актрису в белом платье с глубоким декольте на груди. Актрисе кричат: «Уходи! Ты играешь фальшиво! Не хотим тебя больше ни слышать, ни видеть!» Но она упёрлась — не хочет уходить, на крики и свист не обращает внимания, только продолжает кривляться.
— Пап, а что такое «декольте»? — спросил Антошка.
— Собирайся, опоздаешь! — вдруг заторопился папа и упрыгал к себе в комнату.
Школа, в которой проходил смотр, была на другом конце города. Сначала Антошка и бабушка ехали на метро. Потом на трамвае и опять на трамвае. Школу построили недавно. Это было большое шестиэтажное здание с огромным холлом, большим и малым залами, просторными светлыми классами. Здесь ребята занимались не только музыкой, но ещё живописью и танцами. И называлась она школой искусств.
В холле уже ждали Катя и Серёжка. Бабушка сразу ушла в зрительный зал, а ребята поднялись в класс на третьем этаже. Здесь их встретила Манана Арчиловна. Алдонин был в чёрном костюме, в белой рубашке и галстуке. И туфли его блестели так, что в них можно было «смотреться и поправлять причёску», как сказал бы папа. Катя была в чёрном платье с белым воротничком. Это платье очень шло к её светлым волосам и тёмным глазам. Антошка подумал, что красивей девочки нет на всём белом свете.
В классе они репетировали. Алдонин играл свою партию небрежно. Манана Арчиловна несколько раз сделала ему замечание.
— Да что там играть-то? — зевнул Алдонин. — Легкотню эту…
— Но ты же ритм заваливаешь! — строго одёрнула его Манана Арчиловна. — Антон держится, идёт за тобой. А Кате очень трудно вступить. Потому что вы её вступление не подготавливаете. И виноват в этом ты, Серёжа. Пожалуйста, не халтурь.
