Грушевая поляна - [48]
Цицо чеканным солдатским шагом приближается к Деборе, берет под руку и отводит в сторону, сверкнув на мужа глазами.
– Мы все утрясем, Дебора, – по-грузински говорит ей Цицо, – не переживайте. Он еще ребенок, дурачок. Откуда он знает, что такое Америка.
Тут Цицо, отвернувшись от Деборы, чтобы та не увидела, выдвигает вперед нижнюю челюсть, скалит зубы и, снова сверкнув глазами, показывает мужу кулак. Темур, словно его застали за недостойным делом, втягивает голову в плечи и отходит в сторонку. На него накатывает кашель, и он долго откашливается, все так же прикрывая рот кулаком.
Ираклий бредет по аэропорту, не разбирая дороги.
Лела, Мадонна, Цицо и Дебора устремляются было за ним, но Джон их останавливает:
– Let me do it.
От сухого здешнего воздуха волосы у него на голове стоят дыбом. Джон твердой походкой нагоняет Ираклия:
– Irakli.
Он осторожно приближается к мальчику и берет его за рукав. Ираклий вырывается.
– Irakli… we can do it the way you want. If you don’t want to come with us, it’s OK, we won’t be angry. It’s up to you.
За Джоном сквозь толпу пассажиров торопливо пробирается Мадонна. Видно, что она уже без сил.
– Джон говорит, будет, как ты хочешь, – кричит Мадонна, стараясь до конца выполнить долг переводчицы. – Если ты не хочешь ехать, то ничего страшного. Они не рассердятся. Говорит, сделаем, как ты хочешь.
Джон разворачивает мальчика к себе. Перед Ираклием снова прежний Джон – с искренней улыбкой и мягким добрым лицом, разве что волосы стоят дыбом.
– Фак-ю-бастард! Ай-кил-ю! Ай-кил-ю! – кричит Ираклий и высвобождается из ослабевшей руки Джона.
Улыбка испаряется с лица Джона: он не понимает, действительно ли слышал эти слова или ему показалось. Тут к ним подбегают остальные, первым Темур, за ним Мадонна, Цицо и Дебора. Ираклий отходит в сторонку и останавливается, как перед сворой собак, решив, что спасаться бегством бессмысленно, нужно стоять до конца.
– Фак-ю-олд-бастард! Ай-кил-ю! Ай-кил-ю! Дон-тач-ми! – снова кричит Ираклий, и Леле тут же вспоминается, как он в летний дождливый день прыгал на пружинистой сетке в «кроватной».
Дебора падает в обморок. Темур успевает прийти на помощь и распластывается на полу: теперь снизу лежит Темур, а сверху пышная Дебора. При виде этого Цицо делается плохо с сердцем, и она готова сама брякнуться оземь. Бледный от испуга Джон подбегает к жене.
– Deborah, Deborah, – кричит он.
Шалва и Мадонна стараются поднять Дебору, лежащий под ней Темур дрыгает руками и ногами. Дебору сажают, какая-то пожилая женщина подбегает к ним с бутылкой воды, присаживается рядом с Деборой и своими натруженными руками массирует ей лоб и мочки уха.
– Она иностранка? – с кахетинским выговором спокойно интересуется старуха и поит открывшую глаза Дебору водой.
– Ой мамочки, сердце! – охает Мадонна. – Да, она иностранка. Боже, в чем я перед Тобой провинилась?!
– Утомилась, бедняжка. Выведите ее на улицу, пускай глотнет свежего воздуху, – советует старуха.
– Где здесь возьмешь свежий воздух! Свежий воздух остался в деревне, – откликается какой-то старик, должно быть ее муж. – Видно, вы ей много наливали, вот она и не выдержала.
Приведенную в чувство Дебору ведут к стульям и укладывают на них.
– Поднимите ей ноги! – распоряжается Темур, но, наткнувшись на убийственный взгляд жены, умолкает.
Джон держит Дебору за руку и что-то шепчет.
Лела стоит поблизости и наблюдает за происходящим. Ираклий не двинулся с места, он словно удивлен, что так легко удалось рассеять стаю бешеных псов. Над Деборой хлопочут, успокаивают ее, а народу в аэропорту все прибывает – разномастных животных, которые, к удивлению Ираклия, не выказывают желания наброситься на него.
По громкой связи объявляют, что Джона и Дебору Шериф, а также Ираклия Цхададзе просят пройти на посадку. Джон помогает Деборе подняться, и они без Ираклия идут к эскалатору. Цицо, Темур, Шалва и Мадонна поспевают за ними следом, Мадонна извиняется перед ними по-английски, Цицо по-грузински, Темур почему-то по-русски. Он провожает Дебору печальным взглядом.
Возле эскалатора Джон останавливается и еще раз со всеми прощается, на этот раз без объятий и рукопожатий. Джон просит прощения у Цицо и Мадонны, говорит, что им с женой следовало больше времени провести в Грузии, чтобы больше сблизиться с Ираклием, хотя, наверное, для обеих сторон так будет лучше.
Цицо чувствует, что кто-то теребит ее сзади, оборачивается и видит Лелу.
– Мы поедем. Мы сами доберемся до интерната.
Лела смотрит на стоящих у эскалатора Дебору и Джона, похожих на двух нахохленных птиц, сидящих в тумане на линии электропередач, и произносит с неожиданной теплотой в голосе:
– Гудбай, Джон! Гудбай, Дебора!
Лела и Ираклий покидают аэропорт. У выхода толкутся таксисты, ловят выходящих пассажиров, предлагают свои услуги. Лела с Ираклием садятся в машину.
– Багаж имеется? – спрашивает таксист.
– Нет, – говорит Лела, – нам надо на Керченскую улицу.
Водитель такси смотрит на Лелу с легким недоверием.
– Куда, в Глдани?
– Да.
– Это обойдется в пятнадцать лари.
– Знаем. Заплатим.
– Тогда поехали.
Водитель заводит машину, и они выезжают с территории аэропорта.
Действие романа разворачивается во время оккупации Греции немецкими и итальянскими войсками в провинциальном городке Бастион. Главная героиня книги – девушка Рарау. Еще до оккупации ее отец ушел на Албанский фронт, оставив жену и троих детей – Рарау и двух ее братьев. В стране начинается голод, и, чтобы спасти детей, мать Рарау становится любовницей итальянского офицера. С освобождением страны всех женщин и семьи, которые принимали у себя в домах врагов родины, записывают в предатели и провозят по всему городу в грузовике в знак публичного унижения.
После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.
Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.
Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.
Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.
Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.