Грушевая поляна - [43]

В этот момент Леван выкрикивает:

– Уй, только этого не хватало!

И все без исключения дети разражаются истерическим хохотом. Дебора теряется, не понимает, что произошло, однако старается собраться с мыслями и довести речь до конца. Цицо шепчет Леле, мол, передай Левану, чтобы он сейчас же шел за мной на улицу, что Лела и передает сидящему позади нее Левану. Пока Дебора говорит, а Мадонна переводит, Цицо строгим шагом покидает зал, за ней плетется ссутулившийся Леван, точно приговоренный к смерти, который знает, что его ведут на расстрел. Вся разница лишь в том, что Левану такие «расстрелы» не впервой.

Не успевает Леван выйти из спортзала, как Цицо захлопывает за ним дверь и впивается накрашенными ногтями в мочку Леванова уха.

– Ты почему себя вести не умеешь? – шепчет Цицо, чтобы в зале никто не услышал ее голоса.

Леван кривится от боли, стонет, а Цицо впивается в его ухо сильнее, выкручивает, как водопроводный кран.

– Тс-с… Чтобы я от тебя ни звука не слышала!

У Левана вырывается горестный вопль, и Цицо его отпускает. Он хочет убежать, но Цицо, как зверь на охоте, одним прыжком настигает жертву и бьет кулаком в спину, попав перстнем с крупным камнем прямо по позвоночнику. Вскрикнув от боли, Леван мчится прочь, точно раненый олень, который резвился в лесу и не заметил приближения хищника.

– Чтоб ты помер у родной матери! Чтобы собственная мать тебя живым не увидела, когда сюда придет!

Но Леван этого не слышит, он уже во дворе, с алеющим лицом и горящим ухом расхаживает между елями. Хочет заплакать, но слез нет. Ходит Леван по пустынному двору и чувствует, как исчезает из его тела и памяти только что причиненная ему острая боль, которая копится в ухе и медленно утекает куда-то. По двору бродит собака, на улице фыркает автобус, извергая такие черные клубы дыма, будто горит.

Когда Цицо возвращается в спортзал, шофер Шалва выносит на сцену пакеты, и Дебора сама открывает их, оповестив всех, что это подарки, которые собрали для воспитанников интерната ее соседи: в основном одежда, обувь и игрушки. Цицо велит Дали и Авто, чтобы они пока припрятали мешки, а сама с Деборой и Джоном выходит из зала. С ними идут Мадонна, Ираклий и Лела.

На сей раз они собираются в кабинете Цицо, куда Дали приносит из столовой пряники и кофе, сваренный в советской кофеварке-«Минутке».

Зайдя в комнату, Дебора разводит руками и восклицает (Мадонна переводит):

– Теперь мы одни, и я могу обнять Ираклия!

Сначала Дебора, а потом и Джон прижимают Ираклия к груди. Дали наливает гостям кофе, но все равно успевает заметить, как обнимают Ираклия новоиспеченные родители, и на глаза ей наворачиваются слезы. Все это время Ираклий краснее свеклы и толком не понимает, что ему говорят, ни по-грузински, ни по-английски. Ираклию неловко, он теряется, когда Дебора смотрит ему в глаза и обращается к нему по-английски, будто Ираклий уже американец. Не думают ли эти люди, гадает Ираклий, что он понимает их язык, и не обидятся ли они, когда узнают правду. Но Мадонна переводит их слова:

– Ираклий, мы долго ждали этого дня! Мы с Джоном очень рады, что отныне ты будешь жить вместе с нами. Мы надеемся, с нами тебе не будет скучно. Наши дети уже выросли и живут отдельно, кроме тебя в нашем доме не будет детей, и мы верим, ты не будешь скучать. Все-таки семья у нас большая, мы живем близко друг от друга. И у нас двое маленьких внуков.

Потом Дебора смеется, словно вспомнила что-то веселое, что-то произносит на своем языке, и Мадонна озвучивает это на грузинском одеревеневшему и вспотевшему Ираклию.

– В общем, отныне у вас полно времени, и вы еще успеете рассказать обо всем друг другу.

В этот миг в разговор включается Джон, тепло улыбнувшись Ираклию, задает какой-то вопрос, а Мадонна переводит:

– Ну, как настроение, хочется поскорее поехать с нами и увидеть Америку?

Ираклий кивает.

Затем при помощи Мадонны с гостями говорит Цицо. Дебора и Джон хотят осмотреть все углы и закоулки интерната – говорят, это поможет лучше понять характер Ираклия.

Вышедших во двор Ираклия и Лелу окружают другие дети, надеясь что-то узнать, но о чем именно их спрашивать, сами не понимают.

На следующий день Мадонна увозит Дебору и Джона в Тбилиси на экскурсию. Они берут с собой Ираклия, чтобы получше его узнать и сблизиться с ним. Ираклий растерянно просит, чтобы поехала и Лела, но Лелу никто не приглашает. Пока дети в столовой вместе с Дали, Лела открывает ворота перед машиной Джона и Деборы: американцы хотели, чтобы дети не видели, как они уедут, и не расстраивались. Шофер Шалва выруливает со двора и везет гостей, Мадонну и Ираклия в Тбилиси.

Вечером Лела выходит на стадион. Там никого, прошел дождь. Дети вместе с Дали в телевизионной. Ираклия еще не привезли. Лела поднимается на пожарную лестницу, медленно, этаж за этажом бредет наверх. Садится на последнюю ступеньку, достает сигарету, закуривает. Сейчас она ни о чем не может думать. Перед ее мысленным взором мелькают то лица Деборы и Джона, то красный как свекла Ираклий, то Вано, которого она заманивает в «кроватную», подводит к проему рухнувшего балкона и толкает вниз. «Ты сможешь? – спрашивает ее внутренний голос. – Если сможешь, то чего ждешь?» «Я не затяну до зимы. Ираклий уедет, и я позабочусь об этом», – отвечает ему Лела.