Группа «Янки» - [3]

Затем сообщение о том, что Советы направили военно-морскую эскадру в Персидский залив, чтобы «помочь в поддержании мира», разрушило последнюю иллюзию нормальной жизни. Когда Пэт сказала об этом Шону, вернувшемуся домой с утренней физзарядки, он ответил просто «да, я знаю». По его реакции, Пэт поняла, что он знал намного больше. Страх и предчувствия усилились, когда она рассказала о его словах другим. Учения, к которым в батальоне готовились уже несколько месяцев, были внезапно отменены. В течение двух с половиной лет, что они жили в Германии, такого не случалось никогда. Что было еще хуже, отмена учений никак не сказалась на том, что офицеры проводили в подразделениях по четырнадцать часов.

Ухудшавшаяся с каждым следующим днем обстановка в мире сопровождалась дальнейшими мерами в их батальоне. Однажды вечером, Шон принес домой свою полевую экипировку, достал старый камуфляж и положил на его место более новый. На следующий день, возвращаясь из военного магазина, Пэт заметила грузовики с предупреждающими знаками «в кузове боеприпасы» на капотах, из которых к танкам перетаскивали какие-то ящики. Даже среди иждивенцев началась подготовка. Сообщение о том, что советский и американский корабли столкнулись в Персидском заливе, а затем вступили в бой, заставило замолчать последний голос оптимизма.

Пэт была к такому не готова. Она вдруг поняла, что ее муж вполне мог собираться на войну.

Возможность этого была всегда. В конце концов, Шон был военным, а задачей военных было воевать. Как сказал бы Шон, это то, за что я получаю зарплату. Пэт понимала, что такое когда-то могло произойти, но никогда не думала, что это случиться на самом деле. Теперь время пришло. Это было похоже на громадную темную бездну. У нее не было никаких знаний, она понятия не имела, что ей делать. Армия потратила много средств на подготовку и обучение Шона, но не потратила ни цента на то, чтобы подготовить ее, жену офицера. Пэт решали, что единственным, что она могла сделать, было сделать это время максимально удобным и простым для Шона, насколько это было возможно.

Но кроме Шона, были дети. Их сын, также Шон, как старший, уже понимал, что что-то было не в порядке. Для шестилетнего ребенка он был очень проницательным и видел обеспокоенность и страх, которые его отец и мать всеми силами пытались скрыть. Он не говорил об это, но его тревогу можно было понять по тому, как он каждое утро спрашивал у отца, вернется ли тот домой.

Он не засыпал, пока отец не возвращался, а затем выбирался из кровати, бежал к отцу, обнимал его и не намеревался отпускать. Шону приходилось нести сына в кровать, укладывать и некоторое время говорить с ним. Трехлетний Курт был сущим чертенком и полной противоположностью брата. Годовалая Сара быстро росла и стремилась во всем походить на своих братьев. Ее непрерывное сочетания исследования мира и озорства делало все, чтобы разорвать рутину.

* * *

Переход от мыслей о доме и семье к мыслям о подготовке к войне взорвал затуманенное сознание Бэннона. Ощущения были примерно такими, как будто он попал в другой мир. Однако, погружаясь в столь глубокие размышления, он не мог пребывать ни в каком. Он должен был двигаться и пребывать в реальном мире, надеясь на лучшее в других.

Расплатой за движение стал новый приступ боли и ломоты в мышцах.

Медленно и осторожно он пошевелил всеми частями тела. Все еще сидя, он остановился, немного отдохнул и сделал шаг. Здесь не могло быть спешки. Мозг работал так же медленно, как и остальные части тела в два тридцать четыре ночи.

— Что же, думаю, пришло время для утреннего надирания задницы Гаргеру, — сказал Бэннон, обращаясь больше к самому себе, нежели к Улецки. — Можно подумать, то, что он получает от меня по башке уже три дня, его чему-то научит. Господи, спаси меня от младших лейтенантов!

Сперва на лице Улецки отразилась легкая усмешка. Затем он произнес:

— Да уж, особенно от одного такого.

— Не лопни от самодовольства, Лыжа. Единственное, за что ты мне нравишься, так это за то, что я тебя не знал, когда ты был младшим лейтенантом.

Улецки посмотрел на Бэннона, все еще ухмыляясь:

— А я им никогда и не был. И никогда не собирался. Так и сказал вербовщику ROTC[4]. Естественно, как только они узнали, кто я, они меня приняли. И вот он я, зрелый старший лейтенант армии США, защитник границ свободного мира, призванный сделать мир безопаснее и демократичнее.

Бэннон ухмыльнулся и покачал головой:

— Господи, Солнце еще не встало, а этого бешеного быка уже понесло. Я лучше пойду, пока не затянуло туда же.

Они рассмеялись. Было удивительным для военных найти место для юмора в два тридцать четыре ночи.

— Пойду-ка я сначала в третий взвод и прочитаю Гаргеру утреннюю лекцию о важности соблюдения радиомолчания. Потом — в механизированный взвод, посмотрю, чем они заняты. Думаю, вернусь к подъему. Когда ты последний раз проверял батареи?

— Примерно двадцать минут назад. До подъема их вполне хватит.

— Лучше бы ты был прав. Я не хочу, чтобы в машине, которую занимают и командир и старпом с утра был только один из них и при этом имел выжатый вид. Это плохо для нашего облика.