Группа «Янки» - [2]

Все еще испытывая боль и спазмы мышц, он открыл глаза и осмотрел бронетранспортер, пытаясь сориентироваться.

Над его головой под крышей бронетранспортера или БТР тускло светила лампочка. Он плавал в ее жутком сине-зеленом свете, ощущая себя попавшим в фильм Спилберга

Первый лейтенант[2] Роберт Улецки, старший помощник командира роты, сидел в центре машины на ящике с полевыми рационами, уставившись на рацию и ожидая следующего вызова. Наискосок от места, где сидел Бэннон, свернувшись на месте механика-водителя, спал водитель БТР, специалист 4-го ранга Джеймс Херли. На мгновение Бэннон посмотрел на него, размышляя, как мальчишка мог спать в таком неудобоваримом положении. Отдавшиеся болью мышцы напомнили ему о том, в каком спал он сам. Возможно, механик-водитель устроился не так уж и плохо.

Статический треск, вспыхнувшая ярко-оранжевая лампочка на рации и нарастающий вой небольшого вентилятора системы охлаждения ознаменовали собой новое входящее сообщение: «Браво-три Ромео пять-шесть, это Кило-восемь Майк-семь-семь. Проверка связи, прием». Не меняя выражения лица и не пошевелившись, за исключением движения правой руки, Улецки поднял микрофон, с точностью до сантиметра поднес его к голове, нажал кнопку и подождал пару секунд. Маленький кулер рации завыл сильнее. Когда он раскрутился до устойчивой скорости, Улецки, по-прежнему без всякого выражения глядя на рацию, произнес:

— Кило-восемь Майк-семь-семь, это Браво-три Майк-пять-шесть. Очистите эфир. Повторяю, очистите эфир. Конец связи.

Отпустив кнопку, Улецки медленно опустил руки на колени. Он продолжал смотреть на молчащую рацию, словно был готов наброситься на нее, если она осмелиться издать хоть еще один звук. Однако обошлось.

Первая попытка Бэннона заговорить сорвалась из-за пересохших рта и горла. На второй раз, промочив рот слюной, он оказался более успешен:

— Опять третий взвод?

Продолжая с тем же выражением таращиться на рацию, Улецки ответил кратко и четко:

— Да, сэр.

— Который час?

Улецки поднял левую руку, столь же медленно и механически, как и при ответе по рации. Посмотрев на часы, он на мгновение задумался, а затем столь же кратко и монотонно ответил:

— Два тридцать четыре ночи.

Не то, чтобы лейтенант Улецки был бесчувственным роботом. Напротив, «Лыжа» или, как его называли солдаты, «лейтенант У» был представительным мужчиной с хорошим чувством юмора, острым умом, а также бесконечной способностью выслушивать анекдоты о поляках[3] и немедленно контратаковать острослова анекдотами о представителях его национальности. Просто на исходе ночи любой придет в зомбиобразное состояние. Необходимость часами сидеть на жестком сидении в маленькой холодной бронированной алюминиевой коробке под названием БТР в компании двух спящих тел, и ничего не делать, кроме как пристально следить за рацией, хотите вы того или нет, не могла дать ничего, кроме усталости. Улецки не повезло. В отличие от Бэннона.

Бэннон на мгновение задумался, пытаясь переварить сказанное старшим помощником. В БТР было тихо. Улецки вернулся к своей рации. Его сознание медленно оживало, и он начинал понимать, что сидеть, глядя, как Улецки возится с рацией, совершенно необязательно. Однако мышцы слишком болели, чтобы уснуть, и единственным способом унять боль было движение. Пришло время сделать огромное усилие и встать. Кроме того, через час было построение личного состава группы, и нужно было время, чтобы привести себя в порядок. Другие могли позволить себе выглядеть так, словно только что встали с кроватей, но командир группы должен производить впечатление бодрости и готовности справиться со всем миром. Ночь, если можно было так назвать четыре часа сна на куче разного барахла, заканчивалась. Пришло время встретить новый день, новый рассвет — уже четвертый с тех пор, как группа «Янки» вышла из расположения и направилась к границе.

* * *

Задолго до того, как танки вышли из ворот гарнизона и направились к границе, Пэт Бэннон поняла, что Шон отправляется на нечто большее, чем просто учения. После восьми лет брака и армейской жизни она научилась читать настроение мужа, словно книгу. Поначалу, различий было мало.

Гибель нефтеналивных танкеров среди постоянной войны в Персидском заливе была не более чем еще одной новостью, переданной по «Armed Forces Network». Жизнь, как и приходы и уходы Шона на службу продолжалась по-прежнему. После блокады Ормузского пролива и направления в зону конфликта американской авианосной ударной группы начались изменения. Мужья стали задерживаться на службе больше обычного. Вместо обычных двенадцати, командиры и штабные офицеры проводили в своих подразделениях по четырнадцать-пятнадцать. Они отмахивались, списывая это на подготовку к предстоящим учениям. Но их женам, как уже «отслужившим» некоторое время было очевидно, что новое положение не было нормой.

Некоторые расстраивались и нервничали. Они не знали, что происходит, но чувствовали, что это что-то плохое. Другие не могли говорить ни о чем другом, кроме как пытаться выяснить, что же это за военная тайна. Днем «сарафанное радио» пыталось обобщить информацию, которую удавалось выудить из своих мужчин прошлой ночью. Пэт решила последовать примеру старших женщин. Кэти Хилл, жена командира 1-го батальона 4-й бронетанкого полка, нашла свой путь — жить, как будто ничего не происходило. Так же поступила Мэри Шелл, жена батальонного S3. Пэт и другие женщины последовали их примеру, вместо того, чтобы задаваться вопросами или жаловаться. Они понимали, что чтобы не происходило, нытьем они никак не повлияют на это.