Грубиян Валахов - [4]
— А ну-ка, дамы, покажите мне ваши руки!
Но дамы показывать руки не захотели, а засунули их под передники.
— Ладно, — сказал Валахов заведующей столовой Зойке. — Ладно, Зойка, через два дня проверю чистоту у вас. Но ребят чтобы не сметь мне обзывать! Языки распустили, а у самих руки немытые. Какой пример? А о правилах хорошего тона я с парнями сам поговорю.
А потом Валахов предложил заведующей столовой Зойке сесть напротив себя. И на Зойкиной папиросной пачке вот что написал он своей шариковой ручкой: «На второе нажарить бифштексов и просто мяса. А на первое — чанахи или еще что-нибудь существенное с колбасой. Обязательно купить ящик чешского пива, а водки не надо».
Зойка правой рукой, на трех пальцах которой было вытатуировано «Зоя», взяла от Валахова пачку «Беломорканала», и пока брала ее, успела задеть Валахова грудью.
— Это для уехавших за бетономешалкой ребят. Чтобы в любое время дня и ночи было готово, — сказал ей Валахов. — И горячее чтобы.
— И горячее? — удивилась Зойка и засмеялась.
— Ты тут со мной не заигрывай! Мне чтоб жратва была! Ребята голодные приедут. Распустились тут! — по привычке начал показывать строгость Валахов, но под Зойкиным влажным взглядом понял, что делает что-то не то и не так.
А Зойка спокойно раскуривала папиросу.
— На сколько персон приготовить ужин? — спросила его Зойка, которая не очень долго училась в школе и которая видела на этом белом свете много такого, о чем Валахов даже понятия не имел.
— На десять охламонов готовь, — просто ответил ей Валахов, который ничего, кроме высшего образования, за своими плечами не имел, но был лет на пять старше Зойки. И вообще, он понимал, что с ним нянчились порядочно. Отец, например, хотел, чтобы он стал профессиональным военным, а мать в своих снах видела его «элегантным режиссером». Правда, она несколько странно и, мягко говоря, не совсем ясно представляла себе работу «элегантных режиссеров», но, безусловно, что-то шикарное, как слово «пардон», мерещилось ей.
Когда он, Валахов, поступил в строительный институт, старик крепко обиделся на него и чуть не выставил из дому. Обошлось, конечно.
— Кушайте, Андрей Васильевич! — сказала Зойка, уже успевшая принести ему рассольник, в котором плавало слишком много сметаны.
«А ведь ее, наверное, никто не уговаривал — просто определили в торговую сеть, как куренка в ощип», — размешивая в супе сметану, подумал он, и, не глядя на Зойку, начал быстро есть.
— Вкусно?
— Ну, Зоя, какие могут быть сомнения. Фирма!
Занятый едой, Валахов не сразу почувствовал, что Зойка наступает ему на ногу, а когда он это почувствовал, рассердился: «Хулиганит, а тут хоть с ума сходи».
— Не надо, Зоя, — сдерживая себя, тихо попросил он. И почувствовал, что голос его дрожит.
— Что, второго не надо? — прикинулась дурочкой Зойка и, влажно поглядывая на него, опять засмеялась.
— Зайди ко мне вечером, — хрипло сказал он Зойке, потому что уже не мог не сказать этого. А сам, не доев рассольник, в котором плавало слишком много сметаны, пошел к выходу.
После полумрака столовой в глаза ударило слепящее солнце. Пришлось зажмуриться и какое-то время постоять на крыльце. Так он стоял, а из полутемной столовой раздавался смех Зойки. И, услыхав этот женский смех, Валахов вспомнил, какой он неуклюжий и как он мало похож на героя-любовника.
«Попался дурачок». — Валахов, загребая сапогами пыль и не разбирая дороги, шел по пустыне, и если сначала ему казалось, что Зойка, как пелось в одной популярной в свое время песенке, «с ним неловко пошутила», то когда он отошел метров двести от столовой и немного поостыл, ему пришла в голову и такая простая мысль: «А что если это я с ней неловко пошутил? Почему же, сукин сын, — остановившись, спросил он себя, — ты не рискнул пригласить в свой вагончик, скажем, Катеньку? И почему ты все-таки позвал Зойку? Не из-за того ли, что у нее на пальцах выколото „Зоя“, ты сделал вывод, что с ней не надо церемониться?! Вот где вылезла твоя подоночная суть! А может… Ведь я давно к ней приглядываюсь, и она мне нравится». — Так пытался он оправдать себя. А в памяти, несмотря на то, что там все еще звучал смех Зойки, продолжала печально улыбаться зеленоглазая женщина. Она теперь жила не так уж далеко от него — с Потоцким, его начальником.
«Все эти любови — ленты-бантики», — решил Валахов.
Валахов пришел к себе в вагончик, разделся до трусов и упал на кровать поверх простыней. Потом ему стало противно так лежать — потному, он встал и обтер себя тройным одеколоном. Тело приятно зажгло и в то же время захолодило. Валахов забросил ноги на спинку кровати. Зажигать свет и читать не хотелось, и он, чтобы не думать о Зойке, начал ругать себя за то, что не поехал вместе с ребятами к Асакяну.
В общем-то Валахов понимал, что, послав ребят одних, он поступил дальновидно. Дай Асакян ход делу с бетономешалкой, которую ребята — умрут, но привезут в Узень, начни этот тип обзванивать всех своих бесчисленных приятелей и покровителей — лично прораб Валахов тут ни при чем! Откуда прорабу Валахову знать, что делают его ребята по ночам? Виноват во всем строймастер Соловьев — вот и все! А от Валахова катись подальше — тут не детсад, и каждый сам знает, что делает. Все это так. И Валька Соловьев, уезжая за бетономешалкой, тоже знал, что у него надежный тыл. А если из управления строительства дороги придет телеграмма об увольнении строймастера Соловьева, безгрешный Валахов выбросит такую телеграмму в мусорную корзину. Это точно.
