Грозовое лето - [69]

Следователь раскатился дребезжащим смешком.

— Нашел честного человека! Да он тебя, беднягу, продал, чтобы спасти свои потроха! Разве это по-джигитски — состряпал заговор против Башревкома, а как попал в беду, так всю вину свалил на тебя!

«Значит, Николай Константинович тоже арестован!..»

— Все ваши слова лживы от начала и до конца! — сказал Загит спокойнее, чувствуя свое превосходство над следователем.

— Будто!.. Вот показания Трофимова, он же Михаил, прочти. — И Шарипов вынул из ящика несколько листков бумаги, плотно исписанной кривыми строчками. — Чтобы самому уцелеть, он пишет, что ты собирал материал против таких верных башкирской нации джигитов, как Сафуан Курбанов и Нигматулла Хажигалиев.

— Совершенно верно, собирал! — кивнул Загит. — Уберите ваши фальшивки, они ни вам, ни мне не нужны. И не приплетайте сюда товарища Трофимова: я чекист, действовал самостоятельно, я собрал исчерпывающий материал о преступлениях Сафуана и Нигматуллы…

— Где этот материал? — быстро спросил следователь.

— В надежном месте! А где товарищ Трофимов?

— В стерлитамакской тюрьме! Не сегодня-завтра его расстреляют!

— Убийцы не уйдут от наказания за такое страшное преступление! — закричал Загит. — А Сафуана и Нигматуллу я доведу до революционного трибунала!

— Не грози! — цыкнул следователь. — Сейчас мы хозяева твоей судьбы. Тебя заговорщики одурачили, а ты по молодости не распознал их уловок. Но ты умный башкирский джигит, и мы надеемся, что ты осознаешь свои заблуждения. Покайся, и Башревком доверит тебе высокий государственный пост. Мы стараемся очистить твою запятнанную совесть.

— В этой студеной, зловонной тюрьме? — ядовито спросил узник.

— Очистительная купель! — выразительно чмокнул Шарипов. — Но долго держать не будем. На, держи, подпиши эту бумажонку и уматывай домой, к своей сахаристой женушке!

Загит взял из его рук бумагу, прочитал и горько рассмеялся.

— Ложь! Клевета! Подлость!.. Трофимов не вел подрывной деятельности против Башкирской республики!

— Сейчас мы тебе устроим очную ставку.

— С Трофимовым?

— Нет, пока с твоим заместителем по ЧК Абдуллиным! Дойдет дело и до Трофимова.

Следователь выглянул в коридор, позвал кого-то, и тотчас в комнату втолкнули протяжно стонущего арестанта; лицо его было в синяках и кровоподтеках, волосы слиплись от крови; его поддерживали с обеих сторон надзиратели.

— Говори! — разрешил следователь.

Еле ворочая языком, Абдуллин не проговорил, а прорыдал:

— Меня Загит Хакимов за-вер-бо-вал… Хакимов по приказу Трофимова вер-бо-вал заговорщиков… Хотели убить членов Башревкома… Нами командовал Трофимов…

— Несчастный! — пожалел его Загит; сердиться на Абдуллина он не мог: беспощадно пытали тюремщики, вот и лишился мужества и чести…

Следователь решил далее не церемониться, сунул заранее подготовленный протокол допроса с очной ставкой Абдуллину и надзирателям-свидетелям на подпись.

— Уведите! Пусть отлеживается! Он еще нам пригодится! — А оставшись наедине с Загитом, добавил: — Значит, ты его пожалел? Боюсь, что тебя никто не пожалеет… Эй, где вы там, молодчики?!

Он захлопал в ладоши, в комнату ввалились заплечных дел мастера — дюжие парни с засученными по локоть рукавами.

— Научите его уму-разуму! — вежливо распорядился Шарипов, сложил все бумаги в ящик, щелкнул ключом и, потирая руки, словно они озябли, ушел, даже не оглянувшись на Загита.

Парни сбили Загита с ног, принялись аккуратно топтать сапогами с подковками, а когда умаялись, то облили потерявшего сознание узника холодной водой из ведра и сволокли в сырую камеру.

Пожалуй, следователь желал, чтобы Загит скончался от истязаний, но он, к огорчению Шарипова и Сафуана, не умер, а лежал ничком на нарах без стона, без слез, без жалобы. Пришлось прибегнуть к пытке, заимствованной из средневекового восточного арсенала, — Загита накормили соленой рыбой. Не подозревавший подвоха, изголодавшийся Загит набросился на лакомую пищу. Смотритель принес добавку — Загит и с нею управился. Предвкушая диковинное развлечение, тюремщик собрал в горсть кости, ухмыльнулся и ушел. Вечером Загит не получил, как обычно, жестяного чайника с кипятком и всю ночь валялся в корчах на нарах — боли были такие острые, словно желудок и кишки ему набили раскаленными камнями. Тщетно он ломился в железную дверь, стучал ослабевшими кулаками и ногами, умолял:

— Воды-ии!.. Воды-ии!..

Никто не отозвался, а утром его увели в жарко натопленную камеру и напялили там тулуп; дюжие парни следили, чтобы Загит не вылез из овчины, — нет, они не били, они лишь прочно держали его за плечи, но узник от жажды и душной истомы до того ослабел, что не сопротивлялся.

«Если это не смерть, то уже преддверие смерти», — сказал себе с жестокой ясностью Загит.

В полдень его, шатающегося, спотыкающегося, повели к следователю. Веселый, чисто выбритый, в строгом черном костюме, Шарипов заохал-запричитал:

— Ай, бедненький, ай-ай, до чего же ты себя довел своим упрямством! Подпиши протокол допроса и напьешься вволю! — Он вынул из шкафа графин с чистой колодезной водою, прозрачной, как детская слеза, и поднес к запавшим глазам Загита. — Подпиши! Подпиши! Подпиши!..