Грозовое лето - [62]

— Заки-агай занят… Нет, я доложу, но придется подождать… Садитесь, курите… Может быть, вы доложите суть дела мне? Так получится быстрее…

— Нет, у меня с товарищем Валидовым будет разговор секретный. Если сегодня он занят, приду завтра, а если завтра не примет, приду послезавтра, — спокойно, но твердо сказал Трофимов.

Адъютант наклонил голову с безукоризненным пробором, рассекающим цвета воронова крыла волосы, в знак того, что он сочувствует посетителю, но и обеспокоить военкома не осмелится.

Заставив Трофимова протомиться минут сорок, он впорхнул в кабинет, тотчас вышел обратно и произнес благоговейным тоном:

— Заки-агай!

Валидов всемилостиво пожелал выслушать настойчивого посетителя не в кабинете, а в приемной, при адъютанте. Не садясь и не предлагая сесть Трофимову, он слушал со скучающим видом, то и дело поправляя массивные очки в золотой оправе.

— Я понял э-э-э… Ваши протесты неуместны и неприличны! Мои приказы не обсуждаются, а выполняются! Я народный комиссар автономного государства, э-э-э…

— Сейчас не старый режим! — возмутился Трофимов.

— Немедленно возвращайтесь в Кэжэн и помогайте военкому выполнить мой приказ о мобилизации! — устало, будто через силу, промямлил Заки и величественно проследовал в кабинет.

Адъютант развел руками: дескать, я вас предупреждал…

Выйдя на улицу, с наслаждением вдохнув бодрящего, щиплющего щеки и ноздри морозного воздуха, Трофимов с недоумением пожал плечами.

«Что за оборотень этот Заки!.. Когда башкирское войско присоединилось к Красной Армии, он лебезил, ибо боялся за свою судьбу. Ему простили сотрудничество с Дутовым и Колчаком, и он сразу же охамел, решил показать и власть, и норов!.. Похоже, что всеми делами в Башревкоме вертит он. В кантонах, вероятно, он расставил своих людей, таких же, как он, вероломных и хитрых… Нет, надо ехать в Уфу и Златоуст. Здесь честные коммунисты не в чести!»

Едва он прошел несколько шагов, как наткнулся на Сафуана и Нигматуллу, хотел сделать вид, что не заметил, но земляки уже поймали его в объятия.

— Подожди-ка! Куда спешишь, Михаил? Как дела? Что нового в Кэжэне? — зачастил Сафуан. — Имею честь представить: нарком торговли, — показал он на Нигматуллу. — Торговли и… как там еще-то?.. Забыл!

Нигматулла стряхнул снежинки с воротника шубы, подбитой рыжим крепким мехом, и снисходительно объяснил:

— Нарком торговли и продовольствия. Но это временно, чисто временно! Когда откроются заводы, золотые прииски, рудники, останусь только наркомом, по-старому — министром торговли… и промышленности!

«Разворуешь ты, разбойник, все прииски, рудники и заводы!..»

— Чудес на белом свете не бывает. И по щучьему велению прииски, рудники, заводы, фабрики не начнут работать, уважаемые начальники! — возбужденно сказал Трофимов. — Позаботились бы сперва о хлебе насущном! Рабочие голодают, а вы здесь переливаете из пустого в порожнее!

— Тш-шш! — зашипел Сафуан, словно ему наступили на ногу. — Ты чего это вздумал наводить в автономии свои порядки? Хочешь бунт учинить, как некогда на Юргаштинском прииске?.. Эге-ге, не выйдет! Говори, да не заговаривайся! Я ведь заместитель наркома внутренних дел Башкирской республики!..

«Горе башкирскому народу, великое горе!» — подумал Трофимов, приложил руку к шапке с красной звездою и зашагал по тротуару.

Сафуан пытался его остановить и прельстить вечерним пиром с самогоном, — видно, перепугался, что приобрел в Кэжэне сильного врага, — но Николай Константинович не отозвался и убыстрил шаги.

Нигматулла безмолвствовал, как и подобает наркому…

На углу улицы Ашказар и темного переулка Трофимова догнал молодой башкирский джигит в красноармейской форме.

— Трофимов-агай! Вы же помните по политотделу Кинябая? Он после ранения остался работать в Башревкоме.

Подумав, Николай Константинович кивнул:

— Конечно, я помню Кинябая-агая. А где он?

— Он просит вас зайти к нему домой вечером. Он считает, что вам с ним встречаться на людях неблагоразумно.

«Провокация Сафуана или, быть может, самого Валидова? Собственно, а чем я рискую? Зашел в гости к приятелю фронтовику. Кинябай был надежным коммунистом!»

— Скажи агаю, что я приду вечером. Где он живет?

И в сумерках Трофимов осторожно постучал в ставень одноэтажного деревянного домика, сдавленного по самую крышу сугробами нежно голубеющего снега.

Вышла через минуту из калитки женщина в дубленом полушубке.

— Кинябай-агай?

— Здесь, здесь, проходите, милости просим.

На кухне, освещенной тусклым, часто мигающим огоньком горящей лучины, Трофимова встретил Кинябай, сутулый, с застенчивой улыбкой. Николай Константинович общался с ним по работе не ежедневно и, видимо, теперь на улице не узнал бы, тем более что после ранения Кинябай исхудал.

— Товарищ Трофимов, — зашептал он взволнованно, — я тебя увидел в приемной Валидова, но не рискнул заговорить. Здесь очень сложная политическая обстановка. Вы, наверное, удивлены?

— Я на своем веку такое повидал, что меня удивить теперь затруднительно, — улыбнулся Трофимов.

— С тобою, товарищ, хочет побеседовать представитель ВЦИКа Самойлов. Он жадно ищет откровенных людей, от которых мог бы получить достоверную информацию о положении в кантонах.