Грозовое лето - [61]

— Надо беспощадно уничтожить всех врагов! — запальчиво воскликнул Загит.

— Согласен. Но что ты будешь делать с обманутыми, отчаявшимися от голода и невзгод? — вместо ответа спросил Трофимов. — Вот то-то же, браток.

Он тяжело, с надрывом закашлялся, худое лицо посинело, на лбу высыпали, будто мелкий бисер, капли пота. После долгого приступа удушья Николай Константинович совершенно обессилел и беспомощно наклонил голову.

«Да ведь он совсем больной!.. Как это он поедет в Стерлитамак, и голодный, и немощный? Надо сказать врачу. Однако и отговаривать его от поездки невозможно…»

— Ты домой, браток? — протирая очки, глухо спросил Трофимов. — Передай жене мое уважение. Вернусь, приду с визитом.

— Нет, мне еще надо завернуть в ЧК. По нашим сведениям, старший сын Хажисултана Затман уехал в Оренбург. Пошлю туда шифровку, чтобы оренбургские чекисты установили слежку… А вот вам, Николай Константинович, пора ложиться.

— Нет, я еще поработаю часок.

Загит стоял до тех пор, пока в кабинете на втором этаже не зажглась настольная лампа под зеленым абажуром, потом потер рукавицей зябнущий нос и зашагал через площадь к трехоконному домику.

Тоски он не испытывал: хотелось курить, есть, но чувствовал себя Загит бодрее, чем днем, чем накануне, и, посматривая на острые, покалывающие глаза звезды, с задором повторял:

— Наша возьмет!.. Наша возьмет!..

4

Трое суток добирался по зимней дороге, по руслам замерзших рек, по лесным и степным буеракам Трофимов в кибитке, запряженной тройкой поджарых, но бойких лошадей. По ночам вдалеке зловеще сверкали волчьи глаза, и ямщик, и вестовой на всякий случай гулко стреляли во мглу из винтовок, а Трофимов думал, что вольготно живется сейчас волкам — еще не все трупы захоронены на полях недавних сражений.

Стерлитамак, бывший уездный городок Уфимской губернии, теперь жил по-столичному: по улицам скакали верхоконные ординарцы со срочными депешами; в кошевках, обитых алым бархатом, раскатывали высокомерные начальники всех степеней, снисходительно посматривая на прохожих; на заборах висели пестрые афиши, приглашавшие жителей на митинги и на концерты башкирских музыкантов.

Скромным, неприметным пешеходом на улицах столицы был Трофимов. Он быстро дошел до здания Башревкома, узнал от дежурного, где кабинет Юмагулова, поднялся на второй этаж. Секретарь придирчиво осведомился у Николая Константиновича, откуда он, по какой надобности хочет попасть на прием к Юмагулову, проверил мандат и командировочное предписание.

В кабинете прозвенел звонок, секретарь исчез за дверью, тотчас же вернулся и сухо сказал:

— Прошу.

Трофимов вошел в большую, с пятью окнами на бульвар, комнату, оклеенную пестренькими обоями. Вдоль стен стояли стулья и кожаные кресла. Полукруглый стол был покрыт зеленым сукном. Вдалеке за письменным столом сидел мужчина лет тридцати, в сером костюме, белой крахмальной рубашке с черным галстуком. Широкие черные брови его внушительно нависли над серыми, в тон костюму, глазами, подбородок был самодовольно-округлым, темные усы щетинились.

Не поздоровавшись, даже не кивнув в ответ на поклон по-всегдашнему вежливого Трофимова, он ткнул рукою в ближнее кресло:

— Слушаю.

— Я председатель Кэжэнского канткома партии. Я с вами дня три-четыре назад разговаривал по прямому проводу. Помните?

— Помню.

— Будем знакомы — Николай Константинович Трофимов.

— Вы раньше носили имя Михаил? Так ведь? — вдруг подозрительно спросил Юмагулов.

— Да. Это моя партийная кличка. По паспорту я всегда был Трофимовым.

— Мне о вас рассказывали Сафуан Курбанов и Нигматулла Хажигалиев. Они, оказывается, давно вас знают!

«Ну, эти проходимцы ничего хорошего обо мне рассказать не могли!.. Значит, они пользуются полным благоволением Юмагулова?.. Воображаю, какая же здесь собралась компания!»

Юмагулов слушал Трофимова, не скрывая недоверия, и все время охорашивался, словно любовался собою в зеркале.

— Полагаю, что такие дела подведомственны Валидову, — сказал он брезгливо, давая этим понять, что затянувшаяся на полчаса беседа окончена.

— Простите, товарищ Юмагулов, но башвоенком Валидов по конституции подчиняется вам. Следовательно, отменить его вредный, его провокационный приказ можете только вы, и только вы. Кроме того, вы председатель Бюро коммунистов. Почему же вы не хотите сами решить этот вопрос?

— Так нужно для пользы дела. Валидов пользуется моим полным доверием.

— Тогда я прошу разобрать этот вопрос на заседании Бюро коммунистов республики. Соберите членов Бюро, и я доложу им о положении в кантоне.

— Члены Бюро! Члены Бюро! Никаких членов Бюро у нас нету. Все Бюро республики — я, и только один я! — с упоением воскликнул Юмагулов.

«Да, мне с тобою, видно, разговаривать бесполезно!..»

Трофимов откланялся.

Дом, где находился Народный комиссариат военных дел, охранялся так надежно, будто в городе вспыхнуло антиправительственное восстание, — на высоком парадном подъезде стоял станковый пулемет «максим», во дворе толпились оседланные лошади конного караула, в коридоре и приемной застыли неподвижные часовые. Адъютант военкома, изящный офицерик — командиром такого не назовешь! — разговаривал с Трофимовым вежливо, не поднимая глаз, слова цедил церемонно: