Грозовое лето - [47]

Кулсубай согласился приехать на ближайшую железнодорожную станцию.

В установленный час из стрекочущего, словно сверчки за печью, телеграфного аппарата поползла узкая лента с головоломной вязью точек и черточек тире.

— Генерал Савельев.

— Командир-эфенде Кулсубай. Здравия желаю, ваше превосходительство.

На генерала, бесспорно, такая уставная обходительность произвела самое радужное впечатление, он похвалил доблесть боевого офицера Ахмедина, сообщил, что ходатайствует о присвоении ему звания полковника.

— Рад стараться, ваше превосходительство.

— Вы умный и опытный офицер, господин Ахмедин. Верю, что не измените святому белому знамени. Из-за грубости некоторых штабных офицеров произошли досадные недоразумения. Надеюсь, что вы не станете придавать этому случаю важное значение. Нам нужно встретиться и поговорить. Прошу явиться ко мне в штаб.

— Слушаюсь, ваше превосходительство.

— Вот и отлично. Не сомневался, что мы сговоримся. До встречи.

Хитрый как лис, Кулсубай умаслил самолюбивого генерала и, вернувшись в отряд, велел трубить тревогу. Внезапным налетом он смял, вдавил в землю полевую заставу белых и полностью перебил офицеров штаба — генерал Савельев бежал на коне с ординарцем в неизвестном направлении.

Кулсубаевцы изрядно похозяйничали в тылу Колчака: распускали со сборных пунктов мобилизованных в белую армию парней, увозили с собою с военных складов боеприпасы и продукты, винтовки и лекарства.

Приведя отряд обратно в деревню Алкыш, Кулсубай дал своим джигитам дневку на отдых и веселое, с самогоном и песнями, времяпрепровождение и сам всласть попарился в бане, полакомился чаем, а затем вызвал начальника штаба.

Начальник, есаул, служивший и царю-батюшке, и атаману Дутову, а теперь командиру-эфенде, худощавый, со светло-карими глазами, тотчас явился, щелкнул каблуками — шпоры нежно зазвенели — и вынул из нагрудного кармашка бумагу.

— Написал? — без вступления спросил Кулсубай.

— Написать-то я написал, да не знаю, правильно ли.

— Если написал, как я приказал, то, значит, правильно.

— Написал я по-вашему, эфенде, только…

— Говори, — разрешил Кулсубай.

— Сафуан Курбанов приехал из Оренбурга утром, я ему, конечно, письмо показал, а он говорит: «Раз эфенде велел, то правильно поступил, что так написал, но, говорит, письмо не отправляй, а обязательно сожги. С красными у нас, говорит, мира не было и не будет, говорит!..» — Есаул плавно погладил ладонями холеную бороду.

— Кто здесь командир? — разгневался Кулсубай, вскакивая, подступая к попятившемуся есаулу со сжатыми кулаками. — А? Говори: кто командир? Ты пляшешь под дудку Сафуана!.. Берегись! Кто мне мешает, тому пощады не будет!

— Слушаюсь.

Переведя дыхание, Кулсубай тяжело опустился на ковер.

— Читай!..

Есаул надел очки в железной тусклой оправе, хрипло, то и дело откашливаясь, прочитал:

— «Уважаемый товарищ Ленин!

Ваш привет, который послали с Михаилом, я получил. Спасибо. Теперь белых я бью беспощадно…»

— Подожди, — сказал Кулсубай, — пиши: «Михаил-белеш!»[31] Пусть Ленин знает, что Михаил давнишний мой приятель…

— «Михаил-белеш», — повторил и исправил в письме есаул. — «Я и мой отряд переходим на сторону красных. Поэтому я вас, товарищ Ленин, прошу: 1) не наказывать солдат и офицеров за то, что они были в колчаковских войсках; 2) выставить в Верхнеуральске и Стерлитамаке сторожевые заставы из красных полков, чтобы соблюдали порядок при переходе моего отряда и обозов через линию фронта.

Если эти условия не будут приняты, я уйду с джигитами в киргизские степи».

— Правильно! — одобрил Кулсубай. — Написано и вежливо, и твердо… Как ты думаешь, есаул, скоро товарищ Ленин получит мое письмо?

— Нет, не скоро.

— А почему?

— Москва от нас далеко. Почта по нынешним временам работает с перебоями. И вообще, командир-эфенде…

— Называй меня агаем, — милостиво разрешил Кулсубай. — Пора бросить эти белогвардейские привычки.

— И вообще, агай, лучше бы не посылать письмо прямо Ленину. Если он тебе прислал привет с твоим белешем Михаилом, то, значит, и вести переговоры хочет через Михаила.

— Как же поступить?

— Мои писаря перепишут письмо в двух экземплярах: одно послание вручим твоему земляку Загиту и белешу Михаилу, а второе пошлем Башревкому. Михаил обязательно перешлет Ленину твою грамоту со своим добавлением.

— Ай умница! — восхитился Кулсубай. — Хай-а-ай, мырдам, не зря тебя держу в начальниках штаба!..

— И надо бы вычеркнуть последние слова: «…уйду в киргизские степи», агай! — осмелев, сказал есаул. — Неприлично предъявлять Ленину такие требования.

Но высокомерный Кулсубай наотрез отказался изменить текст письма, обругал есаула за дерзость.

— Обойдусь без твоих указаний! Переписывай начисто да пошли вестового за Сафуаном.

Однако найти Сафуана Курбанова не смогли, а поутру выяснилось, что он с четырьмя офицерами первого эскадрона и своими ординарцами убежал к Хажисултану-баю, вступил в повстанческую антисоветскую дружину.

— Упустили! — бушевал Кулсубай, попрекая и есаула, и офицеров. — На ваших же глазах они седлали коней! Что бы спросить: куда собрались? Ну, я его поймаю, ха-а-ай, из-под земли добуду, с живого шкуру сдеру!.. Послали письма? — прицепился он к начальнику штаба.