Грозовое лето - [29]
В вечерних сумерках арестантов снова вывели во двор. «Кончено, сейчас расстреляют! — сказал себе Хисматулла. — Погибнут люди из-за меня. Признаться?.. Нет, обожду!..»
Открылись массивные тюремные ворота, окруженные солдатами арестанты, понурясь, подталкивая в темноте друг друга, затопали по прокаленной морозом дороге. Куда ведут? На кладбище?.. Не страшно погибнуть честно в бою, обидно умереть от пули палача. Стараясь шагать нога в ногу с коренастым конвоиром, Хисматулла шепнул:
— Братец, нас сейчас расстреляют?
Тот с недоумением пожал плечами:
— Нет, почему же?.. На железнодорожную станцию вас ведут, к поезду. — И, боязливо обернувшись на фельдфебеля, огрызнулся: — Отвяжись!
Хисматулла повеселел. Видно, ни при каких обстоятельствах, даже смертных, не надо отчаиваться. Патроны кончились — дерись камнями, кулаками, грызи ворога зубами!.. Вот это по-нашему, по-джигитски!..
Пронзительно завопил-загудел паровоз неподалеку, показалось приземистое здание вокзала; на путях застыли, словно примерзли к рельсам, товарные вагоны. И здесь всюду расхаживали часовые… Откатилась дверь, фельдфебель скомандовал: «Полезай!» Хисматулла, почувствовавший прилив сил, первым вскочил в темный вагон, протянул руку товарищам, — конвойные подталкивали арестантов прикладами винтовок. Хисматулла, пока дверь не закрыли, пригляделся, увидел у стены сидевших и лежавших на полу людей. Сквозь дощатую стену было слышно, как накинули засов, с треском повернули ключ в замке. В вагоне было темно, хоть глаз выколи. Через полчаса поезд тронулся, вагон качнуло на стрелках. Хисматулла подполз к незнакомым соседям, спросил:
— Вы откуда будете?
Никто не откликнулся.
— Товарищи, куда нас везут?
— Как это узнаешь? — слабым голосом сказал сидевший рядом с Хисматуллой, но почти неразличимый во мраке заключенный. — Говорят, что везут на шахту, заставят уголь добывать: шахтеры либо разбежались, либо ушли с красными, не хотят работать на белых.
— А где сейчас красные?
— Далеко!.. Уфа в руках беляков. Наши на Волге, под Самарой, под Казанью.
«Наши!» — отметил Хисматулла.
Утром в тусклом свете, сочившемся сквозь щели в стенах и потолке, Хисматулла увидел, что сидит рядом с молодым парнем в рваном армяке; лицо у него было белое-белое, точно вымазанное мелом, — это он вечером неосторожно обронил «наши»…
— Надо бежать, товарищ! — прошептал Хисматулла.
— Мы ослабели, нас ведь ничем не кормят, — сказал парень безнадежным тоном, — как тут убежишь! Дверь на замке, окно заколочено досками, на станциях вагон окружают конвоиры…
— Не-ет, я покорно умирать не согласен! — решительно заявил Хисматулла. — Выломаем две-три половицы и сползем на шпалы, так под колеса не угодишь!
Арестанты заспорили: одни говорили, что при падении на шпалы все кости переломаешь, другие клялись, что спастись можно и таким способом, колея же широкая, и под колеса не попадешь, а большинство безучастно молчало, подчинившись своей безрадостной судьбе.
— Товарищи, нет ли у кого-нибудь ножа?
Нож оказался у мускулистого, с угрюмым взором заключенного; бог весть, как он ухитрился его прятать в своих лохмотьях.
— Ты с нами, с большевиками, товарищ? — обрадовался Хисматулла.
— Нет, извините, я в политику не вмешиваюсь, я вор! — высокомерно сказал владелец крепкого, остро отточенного клинка. — Однако я вам помогу, но прыгайте первым, если вас колеса не искромсают, то и я рискну.
Полусгнившие половицы выломали быстро, без напряжения; оно и понятно — вагон не ремонтировали с начала империалистической войны, а возили в нем и мобилизованных солдат на фронт, и скот, и снаряды, и смертников, вот как теперь… Из дыры пахнуло таким плотным от скорости движения поезда ветром, что Хисматулла с трудом просунул туда ноги. Арестанты столпились вокруг, смотрели на него с ужасом, как на самоубийцу. Ох, страшно, но и тянуть нельзя — в шахте похоронят заживо… Хисматулла выждал, когда на подъеме поезд замедлил бег, повис на руках и, едва ноги коснулись шпал, рухнул, и гул, вой, скрежетание колес сдавили его, и он потерял сознание. Очнувшись, то ли скоро, то ли через час-другой, он застонал от боли, пронизывающей ноги, но все же заставил себя переползти рельсы, сизыми лентами убегающие в туманную осеннюю даль, скатиться с насыпи в канаву. Там Хисматулла полежал, может, поспал, а может, опять утонул в беспамятстве. Снежинки падали на его лицо, как на камень, и не таяли, — значит, не осталось в его теле жизненного жара… Мимо пробегали пассажирские поезда, проползали товарные, а Хисматулла все лежал под откосом, как придорожный камень.
19
Вечером Хисматулла поднялся и, пошатываясь, спотыкаясь, пошел по узкой тропинке, огибающей небольшое озеро в плоских болотистых берегах. В бесцветной воде плавали опавшие листья, ветер срывал мелкую рябь и шуршал камышами. В перелеске Хисматулла выломал сухую увесистую дубинку — пригодится в крайнем случае… Голода он не чувствовал, а мечтал отыскать где-нибудь на полянке стожок сена, забраться в него, согреться в пахучей, еще сохранившей летний зной норе и уснуть… Ему не хотелось думать, куда же подевался вор, — спрыгнул или струсил.
Казалось бы, культовый образ Салавата Юлаева разработан всесторонне. Тем не менее он продолжает будоражить умы творческих людей, оставаясь неисчерпаемым источником вдохновения и объектом их самого пристального внимания. Проявил интерес к этой теме и писатель Яныбай Хамматов, прославившийся своими романами о великих событиях исторического прошлого башкирского народа, создатель целой галереи образов его выдающихся представителей. Вплетая в канву изображаемой в романе исторической действительности фольклорные мотивы, эпизоды из детства, юношеской поры и зрелости легендарного Салавата, тему его безграничной любви к отечеству, к близким и фрагменты поэтического творчества, автор старается передать мощь его духа, исследует и показывает истоки его патриотизма, представляя народного героя как одно из реальных воплощений эпического образа Урал-батыра.
В романе-дилогии известного башкирского прозаика Яныбая Хамматова рассказывается о боевых действиях в войне 1812–1814 годов против армии Наполеона башкирских казаков, прозванных за меткость стрельбы из лука «северными амурами». Автор прослеживает путь башкирских казачьих полков от Бородинского поля до Парижа, создает выразительные образы героев Отечественной войны. Роман написан по мотивам башкирского героического эпоса и по архивным материалам.
В романе наряду с тяжелой, безрадостной жизнью дореволюционной башкирской деревни ярко показан быт старателей и рабочих. Здесь жизнь еще сложнее, поэтому классовое разделение общества, революционная борьба проявляются еще резче и многограннее.
На страницах романа показан процесс вхождения Башкортостана в состав Российского государства. Здесь также отслеживается развитие взаимоотношений башкирского и русского народов на фоне эпохальных событий периода правления Ивана Грозного, междувластия и воцарения династии Романовых.
Автобиографическая повесть известного кировского писателя А. А. Филева (1915—1976) о детстве, комсомольской юности деревенского подростка, познании жизни, формировании характера в полные больших событий 20—30-е годы.
Когда они в первый раз поцеловались, стоял мороз в пятьдесят два градуса, но её губы были так теплы, что ему казалось, будто это все происходит в Крыму...
Через десятки километров пурги и холода молодой влюблённый несёт девушке свои подарки. Подарки к дню рождения. «Лёд в шампанском» для Севера — шикарный подарок. Второй подарок — объяснение в любви. Но молодой человек успевает совсем на другой праздник.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Имя Льва Георгиевича Капланова неотделимо от дела охраны природы и изучения животного мира. Этот скромный человек и замечательный ученый, почти всю свою сознательную жизнь проведший в тайге, оставил заметный след в истории зоологии прежде всего как исследователь Дальнего Востока. О том особом интересе к тигру, который владел Л. Г. Каплановым, хорошо рассказано в настоящей повести.