Грозовое лето - [15]

Ротмистр не успел погрозить ему кулаком — мальчишки завизжали:

— Едут, едут!..

И толпа колыхнулась вправо-влево и застыла; люди оцепенели, скованные предчувствием неодолимого злого мщения. Касьянов тщетно пытался стряхнуть с себя отвратительное рабское повиновение, приосаниться, но опять оробел, потупился.

Окруженный офицерами, с конвоем, на породистой гнедой лошадке с круглым белым пятном на груди, мелкой рысью на площадь выехал полковник Антонов. Ротмистр Грязнов пришпорил коня, помчался навстречу, отрапортовал, что все приготовления к казни закончены. У полковника было недовольное выражение лица, словно ему не дали выспаться. Касьянов отвернулся, раскаиваясь, что пришел сюда, и заметил, что над комендатурой величественно полощется по ветру трехцветное царское знамя.

— Господа! — мрачным басом проговорил Антонов. — Мы вас сюда собрали не для развлечения, а для поучения! Я солдат, красивые речи не умею произносить! Вы знаете, что был в тюрьме бунт. Беглецы пойманы. Кое-кому удалось скрыться в лесу, но мы их завтра-послезавтра поймаем и тоже накажем!.. И всех красных мы истребим, э… Приступайте, ротмистр!

По сигналу махального из тюрьмы вывели узников в кандалах. Конные и пешие казаки оцепили их, подгоняли и бранью, и плетками. Грязнов тем временем зычно обратился к толпе:

— Установлено, что некоторые жители поселка прятали и… и прячут сбежавших из тюрьмы большевиков! Те, кто сами повинятся, скажут, где беглецы, будут прощены. Но горе укрывателям!.. — Он вынул из кармана шинели бумагу, внятно, твердо прочел: — «Бобылев Александр!.. Бо-бы-лев Александр!..»

— Нету его в поселке! — простодушно сказал щуплый старик с бесцветной бородою клином, в армяке.

— А ты откуда знаешь, что его нету?

— Как же мне не знать?.. Зять! Зять мой! Вчера действительно утром зашел, взял хлеба, сала и скрылся, — с удовольствием сообщил старик.

— За зятя тебе придется отвечать, дед! Эй, отведите его в тюрьму!.. Павел Сысоев!.. Хисматулла Хуснутдинов!..

Сердце Касьянова дрогнуло, покатилось в пропасть. Машинально он отметил, что отыскались живущий подаяниями Василий Горбатов, ветхий старик Геннадий Федоров, но активные большевики, заправилы, будто в воду канули: никто из жителей их не выдал. Ротмистр бесновался, привстав на стременах, угрожал лютыми карами, но люди безмолвствовали.

Осужденные на казнь, спотыкаясь, скорбно гремя кандалами, подошли.

Местный священник отец Алексей, шурша широкой рясой, иссиня-бледный, с трясущимися губами, издалека — ближе подойти сил не хватило — показал смертникам золоченый крест, пролепетал:

— Покайтесь перед судом всевышнего!

Арестант с забинтованной грязной, в багрово-черных пятнах, тряпкой головою крикнул с яростью:

— Поп, убирайся!

Отец Алексей попятился в растерянности и, не зная, как ему поступить, вопросительно взглянул на полковника. Антонов, с трудом удерживая на месте резвую лошадь, буркнул Грязнову:

— Начинайте, ротмистр!

Грязнов посмотрел в список, напрягая голос, сказал раздельно:

— Кузнецов Сергей!

Касьянову хотелось верить, что ослышался, но на помосте уже стоял в изодранной рубахе, с кровоподтеками на лице Сергей Леонидович Кузнецов, его давний знакомый, отличный инженер, бывший офицер.

— Товарищи! — с поразительным, Касьянову непонятным спокойствием сказал Кузнецов, и толпа притихла в молчании благоговейном. — Каратели не смогут уничтожить всех нас, большевиков! Победим мы, ученики Ленина, мы, коммунисты! Да здравствует революция! Смерть наемникам буржуазии!

У Касьянова перед глазами поплыли темные пятна и прервалось дыхание. Кто-то из стоявших рядом подхватил его, накренившегося, под руку, вывел из толпы.

— Не для господ это представление!.. Зря вы, барин, пришли сюда!

Боясь оглянуться на виселицу, Касьянов мелкими шажками приблизился, словно подкрался к Антонову.

— Господин полковник…

— А, Петр Тимофеевич! Весьма рад вас видеть здесь. Здесь! — многозначительно повторил Антонов. — Надеюсь, что милая Татьяна Макаровна здорова? Передайте ей мое неизменное уважение. — И, взбив кистью пышные усы, Антонов перевел взгляд на виселицу.

— Скворцов Иван! — выкрикнул Грязнов.

— Господин полковник… Как же без суда? Сергей Леонидович талантливый инженер. И они же — люди, творенье божье…

— Война, Петр Тимофеевич! Со слабыми нервами в наши дела лучше не соваться. Простите за солдатскую грубость!

…Татьяна Макаровна места себе не находила в тревоге о муже, накинула пальто, вышла за калитку. С площади до нее доносился глухой, однообразный, но мощный гул, будто в половодье река клокотала, стиснутая берегами. Раздавались отрывистые грубые выкрики, — смысла слов Татьяна Макаровна не разбирала, но догадывалась, что это приказы офицера. Не Грязнова ли?.. И вдруг толпа ахнула, застонала, — впечатление было такое, что сорвалась с вершины снежная лавина: это повис, забился в петле Кузнецов. Сердце Татьяны Макаровны заколотилось учащенно… Через минуту из-за угла вышел Касьянов. Шагал он по мостовой, часто останавливался, размахивал руками, бурно разговаривая сам с собою.

— Петя! Петечка! — Татьяна Макаровна бросилась к мужу, обняла его, ослабевшего, всхлипывающего.