Громы и розы - [4]

- Ты заблуждаешься, что она осталась прежней, - пробормотал он.

- Я имел в виду выступление, - мягко сказал Сонни. - Мне хотелось бы сидеть здесь, и чтобы было как... как...

Ах вот в чем дело, туманно подумал Пит. Чтобы было куда пойти, хотя бы на несколько минут...

- Я знаю, - сказал он наконец, и из голоса его исчезла жесткость.

Когда включили передатчик, звуковые помехи прекратились. Свет вихрем закружился по экрану и образовал алмазный узор. Пит настроил резкость, цвет и контрастность.

- Погаси свет, Бонза. Я хочу видеть только Стар Антим, - сказал он.

Сначала было как обычно. Стар Антим никогда не пользовалась фанфарами, проникновением образов, разнообразием цветов и шумов, которые применяли ее современники. Черный экран, а потом - щелк! - и блеск золота. Он был везде, резкий и чертовски интенсивный. Это не изменилось. Изменились, пожалуй, глаза, которые на это смотрели. После появления на экране она всегда несколько секунд стояла неподвижно, была как на портрете, со своей белой шеей и спокойным лицом. Глаза у нее были открытыми и сонными, лицо живым, но неподвижным.

Потом в ее глазах, которые казались зелеными, а были голубыми с золотыми крапинками, стало возникать сознание, и вот она проснулась. После этого стали заметны ее приоткрытые губы. Это что-то в глазах сделало их заметными, хотя ничто еще не шевельнулось. Только через некоторое время она медленно наклонила голову, так что часть золотых крапинок словно подхватили золотые брови. Глаза еще не смотрели на зрителей, они смотрели на меня, только на меня и на МЕНЯ.

- Привет, - начала она, словно сонное видение. У нее были слегка неровные зубы маленькой девочки.

Бонза задрожал, раскладушка, на которой он лежал, заскрипела. Сонни раздраженно шевельнулся, Пит вытянул руку в темноту и ухватился за ножку кровати. Скрип прекратился.

- Можно петь? - спросила Стар. Стала слышна музыка, правда, очень далеко. - Это старая песня, одна из лучших. Простая, но глубокая, идущая от мужчин и женщин, составляющих часть человечества, ту часть, которая не знает алчности, ненависти, страха. Это песня о радости и силе. Моя любимая. А для вас?

Музыка усилилась, Пит узнал две первые ноты вступления и тихо выругался. Все не так. Эта песня не подходила для... она была частью...

Сонни сидел зачарованный, Бонза спокойно лежал.

Стар Антим начала петь. Голос у нее был низкий и сильный и в то же время мягкий, с легкой вибрацией в конце фразы. Звуки без видимого усилия плыли с ее лица, с ее длинных волос, с ее широко расставленных глаз. Ее голос, как и лицо, был тонирован и чист, он был голубым и зеленым и прежде всего золотым.

Когда ты дал мне свое сердце,

Ты дал мне весь мир,

Дал мне ночи и дни,

И громы, и розы, и зелень трав,

И море, и мягкую, влажную землю.

Я выпила рассвет из золотой чары,

Из серебряной - сумерки,

Мой резвый скакун был диким западным ветром,

Моя песня - ручьем и жаворонком.

Музыка закружилась, перешла в грустный, сдавленный плач. Она росла и росла и наконец загремела, чтобы потом оборваться, оставив одинокий, заполняющий пространство голос:

Мой гром поразил зло этого мира,

Мои розы дали победу добру,

Я омылась в море и вышла из земли,

И мир стал очагом света.

Последняя нота вернула лицу полное спокойствие и неподвижность. Лицо казалось сонным, но живым, а музыка ушла туда, где отдыхает, когда ее никто не слышит.

Стар улыбнулась.

- Это так легко, - сказала она. - Так просто. Все свежее, чистое и сильное в человеке содержится в этой песне, и, думаю, это все, что должно быть важно для человека. - Она наклонилась вперед. - Понимаете?

Улыбка погасла, сменившись легким удивлением. Между бровями появилась небольшая складка. Стар отступила на шаг.

- Пожалуй, я не смогу сегодня говорить с вами, - сказала она тихим голосом. - В вас живет ненависть.

Ненависть принимала форму чудовищного гриба, ненависть покрыла крапинками экран видео.

- То, что случилось с нами, - сказала Стар жестко и безлично, - тоже просто. Неважно, кто это сделал, понимаете? Это не имеет значения. Нас атаковали, ударили с востока и с запада. Большую часть составляли атомные бомбы - фугасные и пылевые. В нас попало примерно пятьсот тридцать бомб одновременно, и это нас убило.

Она замолчала.

Сонни стукнул кулаком по ладони. Бонза лежал с открытыми глазами, открытыми и спокойными. Пит до боли стиснул зубы.

- У нас больше бомб, чем у них всех. Они есть, но мы не воспользуемся ими. Минуточку! - Она вдруг подняла руки и посмотрела так, словно хотела заглянуть каждому в глаза, и они откинулись назад.

- Воздух настолько насыщен С14, что все люди на этом полушарии вымрут. Не бойтесь сказать это. Это правда, которой нужно смотреть в глаза. Поскольку явление трансмутации распространяется из руин наших городов, радиоактивность воздуха усиливается, из-за чего нам придется умереть. Через несколько месяцев или через год результаты скажутся и за океаном. И там большинство людей умрет. Никто не выйдет из этого без потерь. Однако их ждет нечто худшее, чем уготованное нам, их захлестнет волна страха и ужаса, что для нас уже невозможно. Мы попросту умрем, а они будут жить, облученные, больные, а дети, которые у них родятся... - Она покачала головой и с видимым усилием взяла себя в руки.